– Ничего подобного по ее письмам не видно! – рассердился Юджин. – Я не мог добиться ее? Да я без всякого труда мог ее добиться. Но я не хотел этого. Если бы я пожелал, она вышла бы за меня замуж. Можешь не сомневаться!

Юджин ненавидел себя за эту ложь, но чувствовал, что у него нет другого выхода. Ему не хотелось фигурировать в роли отвергнутого любовника. Он даже наполовину внушил себе, что действительно мог бы жениться на Кристине, если бы приложил все старания.

– Так или иначе, – сказал он, – я не намерен об этом спорить. Факт тот, что я не женился ни на ней, ни на Руби Кенни. Ты можешь думать, что хочешь, но я-то ведь знаю. Они мне обе нравились, но я не женился ни на той, ни на другой. Я женился на тебе. Будь хоть сколько-нибудь справедлива. Я женился на тебе – значит, надо полагать, любил тебя. Ведь это ясно, не правда ли?

Он даже себя почти убедил, что любил ее – хотя бы немного.

– Знаю я, как ты меня любишь! – упиралась Анджела, сбитая с толку этим доводом, на котором Юджин так настаивал и который трудно было опровергнуть средствами логики. – Ты женился на мне потому, что не сумел отвертеться, только поэтому. О, я знаю! Я тебе вовсе не нравилась! Это ясно. Ты хотел жениться на другой. О боже, боже!

– Что ты заладила, – жениться на другой! – возмутился Юджин. В голосе его слышался вызов. – На ком же, по-твоему, я хотел жениться? У меня было достаточно возможностей жениться, стоило мне только захотеть. Но я из всех выбрал тебя, вот и все. Хочешь верь, хочешь не верь. Я хотел жениться на тебе, и так и сделал. Не понимаю, на каком основании ты считаешь себя вправе оспаривать это. Все, что ты говоришь, сплошная нелепость, и ты это прекрасно знаешь.

Анджела опять задумалась. Ведь он действительно на ней женился. Но почему он это сделал? Возможно, что, любя Кристину и Руби, он любил и ее. Как же она об этом не подумала? Очевидно, в том, что он говорит, есть доля правды, а не только желание обмануть ее. И, очевидно, она не слишком многого добьется, продолжая этот разговор. В Юджине заговорило упрямство, он начал изобретать доводы, увлекся спором. Она никогда еще не видела его таким.

– О! – разрыдалась она, ища убежища от неподвластной ей логики в надежных и милых ее сердцу слезах. – Не знаю, что мне делать! Не знаю, что думать!

Факт оставался фактом – Юджин поступил с нею дурно. Вся ее жизнь разбита. Но сколько в нем притягательной силы даже сейчас, когда он стоит перед ней точно школьник, растерянно озираясь по сторонам и то принимая вызывающий тон, то моля о снисхождении. Она не могла не чувствовать, что он, в сущности, вовсе не плохой человек. У него только одна слабость – он неравнодушен к красивым женщинам. А те так и норовят завладеть им. Возможно, он даже не виноват в этом. Но он обязан проявить раскаяние, и тогда вся эта история будет предана забвению. О прощении не может быть и речи. Она никогда не простит ему этого обмана. Идеал, который она создала себе, был навсегда и окончательно разрушен. Но она могла бы согласиться жить с ним и дальше, подвергнуть его испытанию.

– Анджела, – сказал Юджин, видя, что она все еще рыдает, и чувствуя, что необходимо просить прощения, – почему ты не хочешь мне поверить? Неужели ты не простишь меня? Мне больно видеть, как ты плачешь. Было бы бессмысленно уверять, что я ни в чем не виноват. Вообще бессмысленно что-либо говорить, право. Ты мне все равно не поверишь. Я и не требую, чтобы ты мне верила. Но мне очень жаль, что так вышло. Этому, надеюсь, ты веришь? И, может быть, ты все-таки простишь меня?

Анджела жадно слушала его, а мысли ее вертелись словно в каком-то заколдованном кругу, – в ней говорили отчаяние, обида, жажда мести, жалость к Юджину, страх потерять свое положение, желание завоевать и удержать его любовь, желание наказать его, желание сделать еще сотни противоречивых вещей. О, как было бы хорошо, если бы ничего этого не было! А тут еще его болезнь! Ведь он нуждается в ее внимании.

– Неужели ты не простишь меня, Анджела? – тихо сказал Юджин, прикасаясь к ее руке. – Уверяю тебя, это никогда больше не повторится. Можешь ты мне поверить? Ну, полно, Анджела! Перестань плакать, прошу тебя.

Анджела все еще колебалась, упиваясь своим безутешным горем. Она действительно не знала, что делать, что сказать. Быть может, он и в самом деле никогда больше не даст ей повода для огорчения. До сих пор, насколько ей было известно, он вел себя безукоризненно. Все же это было чудовищное открытие. Но тут Юджин улучил удобный момент и, воспользовавшись тем, что она и сама устала от слез и бурной ссоры и истосковалась по его жалости и ласке, быстро привлек ее к себе. Склонив голову на его плечо, она расплакалась еще неудержимей. Юджину было искренне жаль ее. Он чувствовал себя виноватым. Действительно, ему должно быть стыдно. Не следовало так поступать.

– Мне очень жаль, – продолжал он шептать ей на ухо, – право, жаль. Может быть, ты простишь меня, Анджела?

– Ах, я не знаю, как быть, – после маленькой паузы простонала Анджела.

– Ну, прости меня, Анджела, – продолжал он уговаривать ее, заглядывая ей в глаза.

Долго еще продолжались эти мольбы и чувствительные объяснения, пока наконец Анджела, совершенно измученная, не сказала «да». У Юджина от этой схватки нервы напряглись до крайности. Он побледнел, обессилел, он чувствовал, что теряет рассудок. «Еще несколько подобных сцен, – мелькнуло у него в голове, – и я окончательно сойду с ума». Тем не менее ему необходимо было пройти даже сейчас через весь ритуал нежностей и любовных ласк. Нелегко было вернуть Анджелу в ее обычное, нормальное состояние. «Скверная штука, – подумал Юджин, – это волокитство. И самому одни неприятности, да еще Анджела ревнует. Бог ты мой, какой она становится злой, сварливой, бешеной, если ее вывести из себя!» Он никогда не предполагал этого в ней. Может ли он любить ее, если она так ведет себя? Может ли жалеть ее? Ему вспомнилось, с какой язвительной насмешкой она утверждала, что Кристина отвергла его. Он испытывал ужасную усталость, он был взбудоражен, ему хотелось отдохнуть и поспать, а от него требовались ласки. Постепенно ему удалось привести Анджелу в более мирное расположение духа. Он продолжал ласкать Анджелу, и постепенно ему удалось вывести ее из состояния глубокой меланхолии. Но в душе она его не простила. Она только стала лучше понимать его. Не вернулось к ней и прежнее беззаботное счастье, – а только робкая надежда. И настороженность.

Весну, лето и осень Юджин и Анджела провели частью в Александрии, частью в Блэквуде. Болезнь и необходимость покинуть Нью-Йорк помешали Юджину пожать лучшие плоды своих успехов на поприще искусства: мосье Шарль и многие другие лица проявляли к нему большой интерес и охотно устраивали бы ему чествования и приемы. Он мог бы много бывать в обществе, но его нынешнее душевное состояние не располагало к этому. Он сделался чрезвычайно угрюм, часто заводил разговоры на самые грустные темы; жизнь представлялась ему в высшей степени печальной, а люди – все без исключения – дурными. Жадность, бесчестность, эгоизм, зависть, лицемерие, клевета, ненависть, воровство, прелюбодеяние, убийство, слабоумие, помешательство, душевная опустошенность – вот что занимало его мысли, да еще смерть и наступающее за нею тление. Ни в чем, казалось, не было просвета – повсюду он видел неистовство зла и смерти. Эти мысли, к которым присоединялись еще неприятности с Анджелой, сознание, что он не в силах работать и что его брак ошибка, страх перед смертью или сумасшествием привели к тому, что эта зима превратилась для него в сплошную пытку.