Он весил килограммов сто двадцать. Сало в три слоя висело. Поэтому его и в армию не взяли – сказали, случай безнадежный, такой вес за три года не согнать. Живет он в студгородке, как и все мы. Точнее, я все больше здесь ночую, но комната за мной закреплена. А он домой ночевать ходил – там ведь кухня, шкаф с припасами… Стало быть, сложил он инструменты, которыми работал… Мне еще заставлять его пришлось, он все порывался домой убежать – кричал, что темно уже, кушать хочется. Темно, не темно – сделал дело, гуляй смело. Все нормальные люди через главный корпус в студгородок ходят. Особенно ночью. В рощах темно – хоть глаза выколи, корни из земли торчат, споткнуться можно. А Дима поперся прямо через тутовник. Есть там тропка, только по ней и днем идти – лицо все исхлещешь. Короче, конечно, в два раза, но, по-моему, лучше прогуляться перед сном по ровным дорожкам. Одним словом, я последний был, кто его видел. Утром на работу Дима не пришел. Никто и не всполошился. Может быть, животом мается – с ним это часто бывало, после того как обожрется. И на следующий день нет. На третьи сутки профессор заинтересовался, где же студент, послал курьера в общежитие, а там ему сообщают, что уже три дня Димы нет. Принялись копать и выяснили, что он до общежития так той ночью и не дошел. Ну, искать его начали по садам. Сумку нашли, в ней протухшие бутерброды. А Димы и след простыл.

– Может, он сбежал просто? Или ушел? Или украли его?

– Маловероятно, – отрезал Константин. – В тутовнике сумка валялась. Бутерброды он просто так никогда бы не бросил, особенно на ночь глядя, когда столовая не работает. И что украли его – сомнительно. Как такую тушу транспортировать? Проще уж было Семена украсть. Его, кстати, позже мертвым нашли. А Самойленко, боров толстый, мог только под землю провалиться. Или пышными калачами его куда-то заманили.

– Не очень-то ты Диму любил, – заметил я.

– А за что его любить? Да и вообще, как можно уважать человека, для которого его брюхо важнее науки?

Я изобразил понимающий кивок, хотя студент Слуцкого нравился мне все меньше, а Константин продолжил:

– Вот, к слову, о Семене Протасове. Неплохой был парень. Только руки все время синие и уши. Сердце очень больное. Молодой, а уже инфаркт перенес. Но наукой занимался рьяно – хотел хоть что-то успеть. У Семена привычка была – он у-шу занимался. Китайской гимнастикой. Понемногу, для тонуса. Причем в любое время суток: утром, днем и ночью, когда желание у него появлялось. Выходил в сад, садился под яблоней и дышал. Больше ему почти никаких упражнений нельзя было делать. И вот вышел он как-то под вечер, и два часа его нет. Мы с дядей Пашей – лаборантом здешним, тоже пропавшим – сначала и не заподозрили ничего. Но больше часа Семен своим у-шу не занимался никогда. Домой уйти не мог – всегда рабочее место свое прибирал аккуратно, а здесь все вещи так лежат, словно он на минуту выбежал. А потом что-то жутко мне стало. Не знаю почему. Позвал дядю Пашу, вышли мы во двор – чернеет что-то вдалеке, под его любимой яблоней. Мы скорее туда. Сидит Семен в позе лотоса, волосы – дыбом, а сам уже остывать начал. Вскрытие показало – обширный инфаркт, никаких признаков насильственной смерти. Погода тогда стояла, конечно, ужасная. Мне самому целый день не по себе было. А у того – сердце больное…

– Ясно, – кивнул я, хотя мне ничего не было ясно. Но рассказ заинтересовал. – Спустя сколько дней после исчезновения Димы это было?

– Дней через пять. Еще и страсти не улеглись.

– И контрразведчики тогда приехали?

– Да. В деревне ведь еще три человека пропали. Один – до толстого и два – после. Сначала тоже внимания не обратили – может быть, уехали куда люди, – а потом сообразили, что уезжать им некуда было. Шум в газете подняли, милиция… Контрразведка как раз к смерти Семена и подоспела. Они на вскрытии настояли, хотя любому ясно – от страха человек умер.

– От страха?

– Ясное дело. Волосы просто так дыбом не встают. Или от природного электричества, или от собственного. Но с электромашиной он в тот день не работал.

– И еще исчезновения были?

– Да. Дядя Паша пропал. Неделю назад. Не вышел на работу, и все. Ни следов, ни зацепок, ни записок. Будто и не было его…

– Спасибо, Константин, – поблагодарил я студента, видя, что он переминается с ноги на ногу.

– Пожалуйста. Рад был помочь. А сейчас к работе возвращаться надо.

– Подожди, Константин, – попросил я молодого человека. – Вопрос нескромный… И Дима, и Семен больные люди были, как я понял. Да и Иван вот немой… У вас по медицинским показателям отбора нет?

– У нас – нет, – мрачно усмехнулся Константин. – В армии есть. Куда молодой человек пойти хочет, если не на военную службу? Золотые погоны, пушки в петлицах… Думаете, если бы не мой лишай, сидел бы я здесь? Командовал бы танком или кораблем. Наука – это прекрасно. Но кто ей по доброй воле занимается? Только такие уродцы, как мы. Для нас это единственная возможность славу и деньги заработать. Платят здесь очень хорошо, даже практикантам… Так что кого армейская медкомиссия забраковала, а голова на плечах есть – добро пожаловать к нам…

Константин осекся, поняв, что наговорил лишнего, махнул рукой и отошел к своим приборам.

Я покинул лабораторию в задумчивости. Нужно было поразмыслить. Конечно, я не считал себя опытнее контрразведчиков отца Кондрата. Не был я и следователем. Но свои методы, наверняка отличавшиеся от методов контрразведки и уголовного отдела милиции Славного государства, у меня имелись.

Впереди виднелась тутовая роща – очевидно, та самая. А немного не доходя до нее – старая яблоня с полуоблезшим стволом. Изъеденные червями листья на ней уже пожелтели, а кое-где и осыпались.

Я подошел к яблоне. В одном месте трава казалась не такой, как везде. Не то чтобы примята, не то чтобы вытоптана… Просто короче, желтее и мягче. Очевидно, на этом самом месте делал свою дыхательную гимнастику Семен Протасов.

Не будучи суеверным, я опустился на траву и сел в позу лотоса. Яблоня – позади, питает мой позвоночник энергией… Глаза устремлены вдаль, в зеленые заросли тутовника.

Впрочем, такие ли там заросли? Сейчас тутовая роща просматривалась хорошо. Если бы, скажем, по роще кто-то шел, сидящий человек мог его заметить, а для стоящего этот «некто» был бы скрыт нависающими ветвями.

Но кто мог идти среди деревьев? Какая драма могла разыгрываться, если от одного только лицезрения ее студент-физик умер на месте от разрыва сердца? Или все было гораздо проще? Тот же самый Константин завопил над ухом своего товарища, или, подкравшись, схватил его, или бросил червя за шиворот – а потом вернулся за дядей Пашей, чтобы констатировать смерть? Зачем? Да мало ли… И дядю Пашу после этого активный студент мог уходить…

Впрочем, версия ученого-маньяка была малопродуктивна. Во-первых, она никак не объясняла исчезновение людей из деревни. Во-вторых, не настолько глуп Константин, чтобы так неталантливо, даже грубо, выводить на себя следствие. Да и куда он мог спрятать трупы? Не съел же?