— Нет, не знал! — встреваю я. — Никто из вас ничего не знал.

Поворачиваются головы, и вот вам здрасте: я больше не невидимка, но это не напрягает, поскольку невидимкой мне быть уже надоело.

Так всегда и бывает, точно? Как только убийца раскрыт, так они сразу лезут из всех щелей: обычные болтуны, которые спешат поставить в известность абсолютно всех — особенно газеты, которые обычно за это платят, — что они всегда знали: с этим их соседом, или коллегой по работе, или просто знакомым явно «что-то не так». Я всегда терпеть не могла такого рода паразитов, особенно когда была одной из тех, чьей работой было поймать убийцу, для начала.

А потом разгребать последствия.

— Если хоть кто-то из вас что-то знал, то почему вы ничего не сказали тем людям, которые были способны что-то по этому поводу предпринять?

Тут число желающих поделиться своим мнением явно поумеривается.

— Вы что, не думаете, что это могло быть полезно? В смысле, если б вы так и поступили, то Дебби могла бы остаться в живых… Но если вы действительно знали и помалкивали об этом до сегодняшнего дня, тогда некоторые люди могу сказать, что в ее смерти есть часть и вашей вины.

Несколько согласных кивков, одобрительное бурканье.

Просто классно!

— Да, справедливо, я полагаю…

— Прости, Лис… Ну да, похоже на полную дурь, когда ты так это подаешь…

— Золотые слова! В смысле, ты ведь коп и все такое, знаешь, о чем говоришь…

Опять кивки, и кто-то спрашивает меня, что, по моему мнению, теперь будет. Ставлю всех в известность, что двух абсолютно схожих уголовных дел не бывает, а потом посвящаю их в основные стадии следствия, от ареста до суда. Говорю и при этом чувствую себя лучше, чем когда-либо за долгое время, потому что все в этой комнате жадно впитывают каждое мое слово…

Было бы здорово, если б нечто подобное и в самом деле произошло, когда я закончила толкать свою пламенную речь об ответственности. Это была бы восхитительная кульминация очень странного дня, но жизнь устроена немножко не так, верно? В отделении «Флит», по крайней мере.

Вместо всех этих покаянных фраз слышу свист и приглушенные смешки. Кто-то спрашивает у меня, кем это, блин, я себя возомнила, а еще кто-то велит мне убираться и не отсвечивать.

Они до сих пор даже не знают, кто убил Кевина — ну, пациенты определенно не знают, — а я совершенно уверена, что когда узнают, когда поймут, насколько я ошибалась, то мне грозит стать мишенью бесконечных насмешек до скончания моих дней.

Ничего, как-нибудь переживу.

Я еще с детства привыкла к тому, что все во мне сомневаются, грозят и пугают.

Какие-то смешки мне давно уже по барабану.

Краем глаза подмечаю какое-то движение в коридоре, и кто-то встает и объявляет, что полиция уходит. Это сигнал для всех остальных тут же вскочить и толпой ринуться к двери. Никто ничего не говорит, но мы вытягиваем шеи, отпихивая друг друга локтями и толкаясь, чтобы получить лучший обзор.

На секунду перехватываю взгляд детектива, когда он и полисмены в форме уводят своего подозреваемого в сторону тамбура.

А все остальные не сводят глаз с Лорен, которая бредет между ними в наручниках.

Только что звонил Ильяс — сказать, что Люси будет дожидаться нас в пабе и что он минут через десять подскочит забрать меня. Говорю ему, что это классно. Хотя, по правде сказать, вообще-то я малость в растрепанных чувствах, поскольку не хочу заставлять его ждать, но еще не готова и так пока и не решила, какой топ надеть.

Стою перед зеркалом и держу два топа, поочередно прикладывая их к себе и пытаясь выбрать.

Черный или красный, черный или красный, черный или красный?

Почему это так сложно?

Можно просто бросить монетку, как я частенько поступаю в последнее время. Использую приложение «Орел или решка» на своем телефоне, и вообще-то всякий раз результат меня вполне устраивает. Не только для всякой чепухи вроде какой наряд надеть, но и для принятия более серьезных решений. Мне все еще не слишком-то просто доверять своему собственному суждению, но, думаю, это вполне понятно, учитывая все обстоятельства.

На самом-то деле это лишь вопрос времени.

Я уже два месяца как выписалась из больницы, и все у меня отлично. Для начала меня поселили в нечто вроде дома временного проживания на пару недель, что было не супер, но потом горсовет отличился и нашел мне вот эту квартирку. Это было так: либо здесь, либо возвращаться в Хаддерсфилд, и пусть даже мама с папой и твердили, что будут только рады видеть меня дома, я не вполне уверена, что это было искренне. А потом, понимаете… Хаддерсфилд. Не хотелось опять на выселки. А нынешнее жилье удобное, поскольку расположено прямо через речку от Брент-кросс[112], на верхнем этаже старого дома, перестроенного в многоквартирный. У меня достойного размера комната и вид на маленький садик. Не могу сказать, что уже особо закорешилась с остальными жильцами, хотя не вижу в этом ничего дурного. Мужик на первом этаже, у которого не хватает одного уха и имеется страшноватого вида собака, явно приторговывает крэком[113]. По какой-то причине его газовая плита стоит в общем вестибюльчике, так что иногда, когда я поздно возвращаюсь домой, застаю его жарящим сосиски прямо за входной дверью. Сразу подо мной живет женщина с маленьким ребенком — не уверена, кто из них громче орет, — и есть тут еще один тип, которого я никогда не видела, но чую его запах на лестнице время от времени и слышу, как он ругается посреди ночи.

Думаю, что мне все-таки лучше держаться самой по себе.

Но этим я не хочу сказать, что живу такой уж полной затворницей, поскольку как можно чаще стараюсь выбираться на люди. В моем доме нет вайфая, так что каждый день хожу по мостику в торговый центр. Сижу в «Косте» пару часов, беру себе кофейку или сэндвич и залезаю в интернет. Пытаюсь поддерживать связь с людьми. Бэнкси вроде как куда-то пропал, но я общаюсь с Софи и парой-тройкой других знакомых.

И довольно часто встречаюсь с Ильясом и Люси. Они оба выписались из больницы еще раньше меня, но мы продолжали общаться по телефону, и как только истек предусмотренный законом срок моей принудительной госпитализации и я наконец-то сама вышла на волю, мы начали регулярно пересекаться. Если мы куда-то идем, то за большинство съеденного и выпитого расплачивается Люси — хотя, по-моему, это вполне справедливо. Пусть даже ее предки живут в доме, в котором наверняка не хватает разве что собственного магазина сувениров, она, не поверите, все равно получает пособие, так что вполне может при случае тряхнуть мошной. Люси — это по-прежнему… Люси, но не думаю, что она опять ширяется, и вообще-то при нашей последней встрече Люси протянула ко мне ладонь с растопыренными пальцами — типа, «Дай пять!», так что теперь она гораздо лучше, чем была.