— «Твои люди грабят мои деревни. Завтра пришлешь сто золотых монет и голову той сволочи, что вчера побывала в Сверчках. Если не выполнишь, я приду уже за твоей головой.

Юджин Беспощадный».

Я поставил подпись, отступив на две строки, посыпал мелко просеянным золотым песком, буквы сразу стали объемными и заблестели, остальное сдул аккуратно, чтобы не размылось там, где еще не просохло, выждал чуть и медленно скатал в трубочку.

Ввиду особой важности перевязал в двух местах шелковой лентой, у свечи уже стоит красный столбик сургуча, я поднес оплавленным краем к язычку огня, дождался, когда там потекло, приложил к ленте, припечатывая к бумаге, и, не давая остыть, прижал перстень с моим грозным именем на печати.

Можно бы и отправлять с гонцом, но манифест не просто важен, а чрезвычайно важен, потому я вытащил из ящика стола шкатулку, вложил в нее послание, там умещается точно, закрыл крышку на замочек, а вдобавок капнул расплавленным сургучом, замазывая стыки крышки и самой шкатулки, а затем поставил такие же грозные оттиски.

Вот только теперь можно отправлять гонца. Фицрой прочел, хмыкнул, поднял на меня взгляд.

— Беспощадный?

— Я человек гибкий, — пояснил я. — Если надо, могу написать «Юджин Мягкосердечный» или вообще «Мокрая тряпка». Главное — результат.

Он посмотрел с интересом.

— А как же рыцарская честь?

— Честь в ходу между честными, — сообщил я ему новость, — а всякой сволочи я не стану давать преимущества.

Он подумал, спросил неожиданно:

— А если он не пришлет золото, а это наверняка? Твое письмо мне нравится, в нем столько высокомерия и гордыни!.. Но если посмотреть правде в глаза…

— Не знаю, — ответил я с неохотой. — Но что–то делать надо. У меня нет армии, чтобы защищать свои деревни. Мяффнер предупреждал, я лоханулся. Посмотрел на крепость и решил, что с такими стенами взять не просто, а про самих крестьян, которые по ту сторону стен, не подумал.

Он согласился:

— Достаточно проскакать по улице, разбрасывая факелы на их соломенные крыши, как все село сгорит моментально… Ладно, я пойду выберу самого быстрого коня.

— Только не ты, — сказал я быстро.

— Почему?

— Кто знает, — ответил я зло, — что там за сволочь. Вдруг решит тебя казнить? Или, хуже того, выпороть?

Он подумал, сказал с неохотой:

— Ладно… Но я бы осмотрел и замок, подходы к нему. Вдруг брать придется?

День прошел в нервном ожидании, как и почти весь второй, только к вечеру часовой заорал на воротах:

— Всадники!.. Под уламрийским знаменем!

Сердце мое часто–часто забилось, я вскочил, сказал

Фицрою, сдерживая волнение:

— Вот и ответ!

— Но какой? — спросил он. — Возьми меч!

Торопясь, выскочили оба, пробежали по лестнице,

через холл и только на крыльце появились медленные и важные.

Часовой, обернувшись на воротах, крикнул с высоты:

— Подъезжают!

— Спроси кто, — велел я, — зачем. А мы подумаем… и решим.

Фицрой кивнул на деревянную лестницу, прислоненную к стене.

— Посмотрим оттуда?

— Не спеши, — ответил я. — Залазить, потом слезать… Я ленивый.

Часовой нагнулся через край и прокричал то, что велел я. Снизу что–то ответили, он торопливо повернулся к нам.

— Это сам глерд Джеймс Велли, хозяин замка и властелин земель Сандивелла. Он желает говорить с вами.

Фицрой радостно ткнул меня кулаком в бок, но я покачал головой и крикнул часовому:

— Если глерд не принес свои извинения и сто золотых монет в уплату ущерба, то разговор продолжится… на развалинах его замка.

Фицрой сказал испуганно:

— Ты что? Ты знаешь, какой там замок?

— А зачем мне знать, — огрызнулся я тихо, — мерзавец уже трусит, нужно догнуть гада в нужную нам позу.

Часовой переговорил, повернулся и ликующе крикнул:

— Глерд Велли приносит свои извинения за действия людей его старшего сына, которого не в состоянии образумить, и просит принять сто золотых монет в уплату ущерба.

Я повернулся в сторону стражников у ворот.

— Открыть… нет, обойдемся. Я через калитку.

На той стороне в десятке шагов от ворот всего трое всадников в добротных кожаных доспехах с металлическими вставками, впереди грузный мужчина в кирасе из бронзы, такие же налокотники и поножи, лицо массивное, крупное и широкое, темная короткая борода начинается от самых глаз, оставляя только островки носа и полных губ.

Фицрой вышел вслед за мной, но там встал сбоку и чуть впереди, готовый заслонить меня от внезапного нападения.

Передний всадник, явно это и есть сам Джеймс Велли, слез с коня, отвесил поклон. По его знаку покинули седла и его спутники. Один передал хозяину ларец, тот, держа его у груди, пошел ко мне, не сводя взгляда с моего лица.

Я старался выглядеть холодным и жестоким, смотрел прямо. Глерд остановился и, с трудом удерживая ларец одной рукой, другой отбросил крышку.

— Глерд Юджин, — произнес он ровно, — прошу принять эти сто золотых с нашими извинениями.

Я протянул руки и едва не уронил ларец на ноги, золото весит много, очень много, об этом забывают те, кто снимает в фильмах крашенные желтым цветом кругляши из картона.

Фицрой поспешно перехватил из моих рук, явно встревожен, что не успею выхватить пистолет. Из калитки вышел Ювал, Фицрой передал ему, а я повернулся к глерду Велли.

— Не разделите ли со мной трапезу, доблестный глерд?.. У нас есть общие интересы, раз уж мы соседи. Нам на пользу было бы обсудить возникшие и возмож

ные в будущем проблемы. Раз уж подворачивается такая возможность…

Он ответил с явным облегчением:

— С удовольствием, глерд Юджин. Почту за честь!

За обильно накрытым столом, куда стащили все, что нашлось съедобного в замке, он объяснял степенно:

— Я был хорошим соседом с прежним хозяином этих земель… которые теперь ваши. А как хорошие соседи мы не очень считались с границами. В смысле, на охоте я мог углубиться в его владения, как и он в мои, это не считалось нарушением, у благородных людей охота превыше таких мелочей, как границы между землями.

Я произнес вежливо:

— А как объяснить бесчинства в деревнях?

Он вздохнул.

— У меня трое сыновей и дочь. Малые дети — малые трудности, а потом растут те и другие. Сперва сыновья просто охотились, а потом, когда начали интересоваться женщинами…