Так что все ее земли перейдут вместе с нею к ее мужу, глерду Илвару. Я не навредил, а даже помог, больше будет проводить времени с нею, станет верным мужем, а не пойдет сразу после женитьбы по распутным и очень умелым девкам.

Хотя, конечно, что–то копошится такое, что здесь это нехорошо, но я же человек своего века? Ладно, там посмотрим…

Ювал занес на подносе нехитрый ужин из мяса и хлеба, а еще неизменное вино, спросил уважительно:

— Какие–то еще пожелания?

Я подумал, кивнул.

— Да. Принеси какой–нибудь матрас… или что–то вроде. Надо постелить на вон той лавке, достаточно широкая для моего низа спины, что называется уже не спиной, верно?

Он проговорил озадаченно:

— Господин… будет спать здесь?

— Да, — ответил я нетерпеливо. — Я свою спальню пока уступил гостье.

Он пробормотал:

— Хорошо. Я распоряжусь, чтобы вам принесли подушки и постелили чистые простыни. Только что из сел

прибыли женщины, которых ваш товарищ отобрал для работы в замке… все сделают.

— Хорошо, — ответил я коротко, стараясь не встречаться с ним взглядом, чтобы не увидеть изумление при виде такого дурака. — Пусть постелят.

Да сам знаю, что дурак, но это, наверное, во мне просыпается хитрое чувство приспосабливаемости. Здесь вроде бы в ходу честь, вот я и буду делать вид, что я как бы тоже честный и соблюдающий какие–то смешные принципы.

Фицрой, ну орел, отобрал в деревне таких горячих штучек, что я едва удержался, чтобы не потащить в постель сразу же, еле уговорил себя, такую упрямую скотину, отложить до того дня, когда жених увезет Николетгу, а то как–то неловко, хотя не понимаю, почему неловко. Видимо, срабатывает моя хитрая мимикрия под благородного глерда…

Утром объяснил изумленной Николетте, что всю ночь гонял химер вокруг замка, потому и не пришел к ней, а сейчас надо ехать с инспекционной поездкой по селам, которые принадлежат теперь мне.

Николетта, как мне показалось, даже огорчилась, что провели ночь не вместе. Обладая живым и отважным характером, быстро осваивалась с новыми реалиями жизни, ее любопытству нет границ, уже на вторую ночь я убедил, что ей не обязательно лежать, как бревно, мужчинам это надоедает достаточно быстро, а ведь ей же хочется постоянно нравиться своему жениху?

Фицрой носится как ветер на своем неутомимом коне, уже очертил границы моих владений, а когда я сказал, что хочу посмотреть на свои села, ликующе воскликнул:

— Давно пора!.. А то уже год сидишь, как гриб!.. Не год еще? Ну все равно год! Даже не знаю, штаны прилипли?.. Седлай коня, покажу!

Как только выехали, он сразу же погнал по уже разведанной им дороге, сообщив, что там интереснее. Я промолчал, на самом деле отправился в поездку больше для того, чтобы не видеть удивление в глазах Николетты, но вообще–то пора и посмотреть, что это у меня за села, я типа крепостник или рабовладелец, или же статус какой- то другой, более современный…

По дороге заскочили в село по дороге, Фицрой гордо объяснил, кто я и почему я, затем помчались дальше и дальше, пока не добрались до села, которое на моей карте находится почти у границы с королевством Уламрия.

Мы прибыли в момент, когда группа всадников с хохотом гонялась за местными женщинами. Мужчины пугливо жмутся к домам, стискивая в руках топоры и вилы, дети плачут, женщины постарше бесстрашно выскакивают чуть ли не под конские копыта и уводят детей в дома.

— Это кто такие? — крикнул я одному из крестьян.

Он прокричал с надеждой:

— Глерд, это люди Джеймса Велли!.. Защитите нас!

— Кто он такой?.. — крикнул я.

Вместо него ответил зло Фицрой:

— Это твой сосед. Похоже, редкая сволочь. А главное, вообще из королевства Уламрия!

— А почему, — начал я, потом вспомнил о предостережении Мяффнера. — Сейчас разберемся.

Один всадник лихо прыгнул прямо с седла на убегающую молодую женщину, она упала под его весом, а он с хохотом принялся задирать ей платье.

Я пустил коня вскачь, повод в левой, правой выдернул пистолет, но на скаку даже не стал целиться, стрелок из меня хреновый, натянул повод и прокричал:

— Кто такие?

Трое всадников придержали коней, двое сразу повернули в нашу сторону, третий чуть погодя, но этот третий сразу вытащил меч из ножен, и выражение его лица мне очень не понравилось.

Фицрой лихо выхватил меч, красиво крутнул в руке.

— Их всего пятеро!.. Да, это люди Джеймса Велли, судя по цветам их одежды.

Всадники приближались к нам, наглые и уверенные, я прокричал:

— Это не ваши земли, знаете?

Один захохотал:

— Правда? А ты кто сам такой?

Я быстро прицелился в него, сказал мысленно «пуля» и нажал спусковую скобу. Выстрел не грянул, а чуть–чуть щелкнул, но всадника отшвырнуло на конский круп, словно он получил удар копытом в лоб.

В правой стороне груди начало расплываться красное пятно. Раздосадованный, я быстро выстрелил еще дважды, направил ствол на второго, выстрелил, того тряхнуло, прямо в центре лба появилась красная дыра, мгновенно заткнутая изнутри.

Третий уже несся, пригнувшись к конской шее и опустив руку с мечом, чтобы прилила кровь для более тяжелого удара. Фицрой чуть подал коня в сторону и пустил его навстречу, готовый к схватке, но я уже нажал на спуск.

Шляпа слетела с головы дурака, а он сам сполз по конской шее и рухнул на землю.

Я повернулся к двум оставшимся, один так и остался на коне наблюдать за приятелем, повалившим женщину, а второй, ощутив неладное, повернул голову, а когда мы с Фицроем быстро подъехали ближе, вскочил на ноги.

— Виновен, — сказал я жестко.

Выстрел прозвучал сухо, пуля ударила в лоб, с трех шагов уже не промахиваюсь, а второй на коне побелел, начал разворачивать коня, однако Фицрой ухватил за повод и вырвал из его рук.

— Слезай, — велел он. — И будь вежлив с новым хозяином Остеранских земель.

Всадник, совсем еще молодой парень, испуганно покинул седло, посмотрел в мое грозное лицо и рухнул на колени.

От домов начали робко подходить крестьяне, в руках топоры, вилы, даже копья, и было их столько, что с легкостью перебили бы эту пятерку, если бы решились вступить в бой.

Фицрой прокричал:

— Это ваш новый господин!.. Отныне вы под его защитой!..

Крестьяне начали опускаться на колени, испуганные, беспомощные, как овцы, угрюмые и с виноватыми лицами мужчины, не умеющие защитить себя от вооруженных и на конях захватчиков, женщины с плачущими детьми…

Сердце мое, спокойное при виде голодающих в Зимбабве или в Хренанбуту, сейчас дрогнуло и защемило. Там чужие, а здесь мои, смотрят с надеждой.