болонки, – предупреждает Славик.

– Кстати, у жильца имеется полное право потребовать ее выселения.

– А вашей власти не достаточно для этого, чтобы лишний раз не беспокоить жалобами? – Славик, не маскируясь, щекочет самолюбие. И достигает цели.

– Вполне достаточно. Но я должен переговорить с хозяйкой домашнего животного, а ее пока не слышно. – Он звонит еще раз. – Придется взламывать дверь.

– А как же собака? У вас пистолет с боевыми патронами или холостыми?

– Холостыми стреляют только в цирке, а я не клоун.

– Извините, – торопливо соглашается Славик.

Гене кажется, что дружок его сильно переигрывает, он прижимает палец к губам, но Славик не замечает предупреждающих жестов.

– А ну-ка, давай молоток с долотом, – громким начальственным голосом приказывает милиционер.

Гена протягивает раскрытую сумку. Милиционер берет стамеску, но, подумав, отдает ее Славику, а молотком простукивает дверь возле замка. И тут же слышится голос Ореховой.

– Кто там?

– Откройте – милиция!

– Подождите минуточку, я оденусь. Из постели подняли…

Довольно ухмыляясь, милиционер отзывает парней в глубь площадки и тихонько разъясняет:

– Я нарочно постучал. Она подслушивала под дверью.

– Предупредительный выстрел сделали, – подсказывает Славик.

– Правильно понимаешь. Сыграл на нервах. А если бы нервы выдержали – пришлось бы нам прекращать операцию, в жилом доме мы имеем право стрелять только в исключительных случаях.

– Тонко рассчитано.

– А вы думали, что даром деньги получаю?

Надежда Александровна выходит к ним в халате, но вид у нее совсем не заспанный.

– Чем обязана такой высокой чести?

– Требуется вселить… – Милиционер достает бумажку и читает: – Бочкарева Геннадия Владимировича.

– Он давно уже вселился. Гена, ты почему такой, зачем ты в милицию побежал? Я же тебе передала, что уезжала в командировку.

– Значит, со вселением никаких осложнений больше не будет?

– Нет, конечно, да их и не было.

– Тогда второй пункт. Завтра приду проверю, чтобы собачки в квартире не находилось, поскольку имеется заявление Бочкарева.

– Я что, на улицу должна ее выгнать?

– Если завтра собаку не уберете – будете платить штраф.

– И сколько?

– Да сколько бы ни было, мы ведь не только оштрафуем, но и собачку с собой уведем. Так что советую не затягивать – дешевле обойдется.

– Между прочим, – припоминает Гена, – когда мы приходили в самый первый раз, собаки в квартире не было.

– Ну и что, она у мамы на даче гостила.

– А вы жалуетесь – девать некуда, нехорошо, гражданочка.

– Других претензий нет?

– Претензий нет, а вопросик небольшой имеется. У вас есть запасной ключ от входной двери?

– У меня один, а он пусть сам себе заказывает.

– Тогда, товарищ Бочкарев, ставьте свой замок, у вас, надеюсь, не единственный ключ?

– Четыре.

– Два отдайте гражданке Ореховой – и разрешите с вами попрощаться. – Он подносит руку к козырьку и уже с порога напоминает: – Насчет собачки я завтра загляну и проверю.

Милиционер уходит. Собака тявкает ему вдогонку и укладывается на циновку рядом с дверью в комнату Гены. Проход остается и перешагивать через нее нет нужды, но собачья морда лежит возле самого порога, и при желании она легко дотянется до ноги входящего. Собака украдкой рассматривает новоселов, а хозяйка, подчеркнуто не замечая их, молча проходит мимо и закрывает за собой дверь.

В отличие от его ухоженной и обжитой комнатки новая – и неудобна, и запущена. Без ремонта не обойтись, прикидывает Гена, и делать его придется до переселения, потому что Орехова вряд ли разрешит заставлять вещами общий коридор. А пока в комнате ни прилечь, ни присесть. Единственное, что осталось в ней после Бориса – недоделанный шкаф, напоминающий складской стеллаж.

Отрядив Славика на входную дверь, сам Гена занимается комнатным замком, берет на себя более сложную работу. Когда он включает дрель, перепуганный пес с визгом шарахается из коридора, летит под защиту хозяйки, словно капризный ребенок жаловаться. И тут же выскакивает Надежда Александровна:

– За что ты ударил щенка?

– Не трогал я его, он дрели испугался.

– Что он, дрели раньше не слышал! От страха он так не заскулит.

– Я же сказал… – начинает было Гена, но не договаривает, отворачивается и продолжает работу. Если женщина не желает понимать, то объяснять ей бесполезно, а если она хочет поскандалить, то единственное, чем ее можно успокоить – молчанием. Этим премудростям учил его Борис давным-давно, когда еще сам жил в этой квартире с Надеждой Александровной.

Система срабатывает. Ореховой быстро надоедает смотреть на его спину, и она уходит, успокаивая пса: «Пойдем, Патрик, дядя злой, пойдем, миленький, к себе». Но победа дается не даром. Напускное спокойствие стоит нервов, и сразу после ухода Ореховой у Гены «летит» сверло. Запасного в сумке не находится, и комнатный замок остается неврезанным.

9

С ремонтом он решает не затягивать, раз уж дело стронулось с мертвой точки, значит, давление снижать нельзя, любая остановка может привести к тому, что все придется начинать сначала.

Необходимое для ремонта подобралось без особых хлопот: инструменты и кое-какие материалы он выпросил у себя на работе, что-то оставалось в старой комнате, что-то пришлось купить. Не хватало только обойного клея. Гена обегал и магазины, и знакомых, наслушался всевозможных советов и без особой надежды завернул на работу к Славику.

Он не успевает раздеться, а его уже останавливают, окружают с расспросами. В управлении свеженькая новость и одним из ее героев, на удивление Гены, оказывается – он.

На Бориса пришел донос. Прислала его, разумеется, Надежда Александровна. Написала в самых сочных красках о его развратном образе жизни. Поведала, что он, бросив больную жену и ребенка, ушел к молодой особе сомнительного поведения, но на этом не успокоился и продолжает обманывать уже новую сожительницу, ожидающую от него ребенка. Отсудив у оставленной семьи комнату, совершенно для него не нужную, потому что соблазнившая его особа жилплощадью обеспечена, он тайком обменял эту комнату с дружком своим Бочкаревым. Бочкарев переселился в ее квартиру, а свою, освободившуюся, совместно с Ореховым превратил в дом свиданий, и мало того, что сами пользуются этим подпольным борделем, но и сдают его на ночь жителям общежитий и неверным супругам. Для доказательства она описала, как подросток-сын, приехав повидаться с отцом, застал в комнате нетрезвого Бочкарева и полуобнаженную девицу.

Сочинение пришло в профком ТЭЦ, а там нашлась активистка, решившая справиться о новом работнике на его прежней службе, где его лучше знали. Исполненная жаждой справедливости, она позвонила в отдел кадров управления и, расспрашивая об Орехове, зачитала письмо. Ей, конечно, сказали, что в письме несусветная глупость, навет, истерика покинутой женщины, заверили, что Борис Николаевич не только хороший специалист, но и глубоко порядочный человек.

Активистку успокоили, а сами пришли в возбуждение.