– Где – там?

– Ну, куда вы ходили-то с ним, перед тем как мы купались? К городу куда-то. Елле, вы втроем ходили!

– К уграм, – кивнул Ельрек. – Ну, к… – Он осекся. – Угр тот приходил. Но Лунди с ним был в шатре, я снаружи сидел.

Все взоры обратились на Лундвара.

– Там вроде что-то ел он… – вспомнил тот. – Свинина была печеная, курица жареная…

– Ладно, – Хавлот огляделся. – Вы хоть догадались воды поставить погреть? Давай, Берси, живее, мне отвар нужно делать!

Амунд утробно вдохнул, захрипел и спешно склонился над ведром…

– Огня дайте, – велел Хавлот. – Не ему, мне. Ярни, возьми светильник, пойдем со мной. Берси, воду ставь, да в небольших горшках, чтобы поскорее. Два, а лучше три.

Тем временем начало светать – близилась пора самых коротких ночей. Стало прохладно, Амунда пробрало ознобом, и телохранители накрыли его одеялом. Хавлот копался в своем ларе – при помощи умудренных женщин своей семьи он наготовил для похода два ларя разных зелий, на все известные ему хвори и на всю ближнюю дружину. Перебрав льняные и конопляные мешки, выбрал дубовую кору, семена укропа и душицу. Едва закипела вода, немного проварил в горшке семена укропа, шепча над ним:

– Идунн я призываю! Эйр я призываю! Герд я призываю! Придите ко мне, богини-целительницы Асгарда, принесите три щита, отразите три стрелы, чтобы Амунд, сын Вальстена, был не обречен, но прикрыт… Укроп, могучий воин! Через тебя жены скакали, через тебя копыта громыхали, над тобой девы причитали, над тобой быки мычали – всем ты противостоял и всех поразил!

Тем временем отроки были посланы им в ближние села – купить три-четыре курицы. Хавлот велел платить хоть по шелягу за птицу, но принести быстро и живых. Когда закипела вода в самом большом горшке, он засыпал туда сушеные ягоды шиповника, нашептал и велел, как подостынет, развести медом, держать теплым и поить князя почаще. Подав Амунду в первый раз отвар, Хавлот велел лечь на спину и стал водить по его груди и животу серебряным «молотом Тора», который носил на цепочке, бормоча заклинание, которое смолоду перенял от деда:

Сквозь лихорадочную муть в мыслях до Амунда доносились знакомые слова – с этим заклинанием еще старый Хавтор лечил его, пока он был ребенком. Это было верное «копье победы», способное поразить двергов, насылающих болезни; этим «победным словом» очерчивался обережный круг, отражающий и отсылающий назад те копья, что шлют в людей «могучие жены», то есть злобные дисы и ведьмы. Но какой ведьме вдруг понадобилось причинять ему зло именно сейчас? Однако здесь была чужая земля, а на чужбине человеку нечего ждать добра как от людей, так и от прочих сущностей. А эта сущность оказалась так сильна, что проникла сквозь рунную пластинку, сделанную самим старым Хавтором.

Когда Хавлот закончил и снова укрыл его, Амунд повернулся на бок и стал ждать облегчения. Приподнимая веки, он видел, что в щель полога пробивается утренний свет, наступает день, когда Брюнхильд должна в святилище бросить жребий, – но сумеет ли он прийти туда? Пока от одной лишь мысли о том, чтобы встать, вновь делалось тошно.

Мысль о жребии приводила за собой мысль о богах. А что, если это они дали ему знак, что не желают видеть его во главе войска? Что, если сами боги сплели паутину, чтобы накинуть на него, как накидывают веревку на жеребца?

* * *

Облегчение наступило не сразу: еще неоднократно Амунда опорожняло с обоих концов, хотя выходила уже только вода. Близ шатра толпились волынцы, долетал возмущенный гул. Телохранители унимали людей – не орите, дайте князю покой! Все уже знали, что ночью князь занемог и поэтому не идет в город, а ведь боги могли бы сделать его вождем всего похода! И думать, кто виноват, долго не приходилось.

– Скажи там, чтоб успокоились все! – велел Амунд Лундварю. Он тревожился, как бы его люди не затеяли свару с киевскими, пока он беспомощен. – Чтоб никто никуда. Я жив, скоро встану и тогда разберусь.

Снова вошел Хавлот, уже одетый как полагается. Он был лет на семь старше своей сестры Вальды и почти на столько же – Амунда и ясно помнил нынешнего князя маленьким мальчиком. На самом деле маленьким, пока тот лет в четырнадцать не начал расти, как дитя великана. Давняя привычка мешала Хавлоту замечать страховидную оболочку, которую Амунд носил теперь, и он по-прежнему видел в нем того же мальчика, отрока, за чьими первыми упражнениями наблюдал, того же рослого, нескладного юношу с неожиданно низким голосом, еще с ровным носом и без шрамов, за которого сестра Вальда однажды решила выйти замуж… В шестнадцать лет юный Амунд уже был выше всех взрослых мужчин в Плеснеске, но никто еще не знал, что на этом он не остановится. Он продолжал тянуться вверх еще лет шесть-семь после свадьбы, и в семье шутили, что он будет расти вечно и однажды пробьет головой кровлю…

– Амунд! – окликнул Хавлот князя. – Слышишь меня?

Тот слегка двинул веками, боясь и шевелиться, и подавать голос.

– Я посмотрел… – Хавлот кивнул наружу, имея в виду следы извержений на траве у стен шатра. – И вот что скажу: траванули тебя, конунг.

Телохранители встрепенулись, Амунд открыл глаза.

– Слава Одину, крови вроде нет, – продолжал Хавлот. – Но запах… это какие-то травы, но я таких не знаю. Вспоминай – где ты вчера был, с кем и что ел и пил?

– Травы! – сообразил Лундварь. – Он вчера там… у угров пил вино греческое с травами.

– С какими? – возвысив голос, Хавлот повернулся к нему. – Травами! Греческими! Тролль твою в Хель! Что за травы?

– Сейчас скажу… – Лундварь прищурился и довольно уверенно перечислил: – Лист лавра, укропа семена, розовые лепестки, рута, перец, анис, еще что-то я забыл… ладан, смирна и смола!

В Плеснеске, лежащем на перекрестке старинных торговых путей с Востока на Запад, знали, какие бывают пряности, хотя пробовал их мало кто.

– Все сразу? – Хавлот вытаращил глаза.

– Ну, не знаю. Она так сказала. Может, не все сразу.

– Кто – она?

– Ну, та… – Лундварь покосился на лежащего Амунда, не зная, стоит ли выдавать тайны господина.