В кабинете для МРТ доктор Ферраро вручила мне блокнот и карандаш. Из карандаша выпал ластик, прямо вместе с металлическим ободком для него, так что незаточенная сторона заканчивалась маленьким деревянным квадратиком.{196}

Для первого теста доктор Ферраро велела мне сперва представить какое-нибудь хорошо знакомое место, а потом нарисовать его карту. Я выбрал наш амбар, потому что, хотя прекрасно знал его, он всегда казался мне каким-то далеким, а наверное, я рисую карты отчасти и поэтому: чтобы превратить незнакомое в знакомое.

Я думал, вот ведь простое задание, но тут доктор Ферраро сказала, чтобы я лег на стол для МРТ, и пристегнула меня к нему. И вот как, спрашивается, хоть что-нибудь нарисуешь, если а) и руками-то пошевелить почти не можешь, б) в виски впиваются (все сильнее и сильнее) какие-то пластиковые пластинки на зажимах?

Доктор Ферраро дала какую-то команду лаборанту, и стол заскользил в машину для МРТ. Когда я уже почти въехал в белую трубу, доктор Ферраро сказала, что самое главное – не шевелить головой, даже на миллиметр, не то я все испорчу.

Хотя руки выше локтя у меня и были пристегнуты, я кое-как поднял блокнот и прижал его к верхней части трубы, то есть всего в шести-семи дюймах от моей груди. Если скосить глаза вниз, то кое-как разглядеть блокнот было можно. Похоже, карта будет не лучшим моим творением, но выполнить просьбу доктора Ферраро, кажется, я смогу. При этом я старался не сдвигать голову ни на миллиметр.

Тут машина включилась и издала сложную последовательность очень высоких и невероятно противных звуков, повторяющихся снова и снова, как на автомобильном сигнале тревоги. Уж поверьте мне на слово, ужасно раздражающие были звуки. Бесконечно-повторяющийся вой и скрежет начисто сбил меня с попытки нарисовать карту амбара. Вместо этого мне захотелось нарисовать схему автомобильной сирены – проиллюстрировать, как тонкий и громкий писк разрушительно действует на нежные синапсы нашего головного мозга.

Через некоторое время машина остановилась. Я вылез из ее белого чрева с таким чувством, будто совсем сошел с ума, будто возвращаюсь к реальности совершенно иным мальчиком, напрочь не владеющим даже зачатками социально-приемлемого поведения. Начисто не заметив лихорадочно-безумного блеска в моих глазах, доктор Ферраро улыбнулась мне, взяла блокнот и отослала меня назад в машину.

На сей раз она предложила мне мысленно решить несколько очень сложных математических задач. Я не знал даже, как к ним подступиться. Я же закончил только седьмой класс. Похоже, это ее разочаровало.

– Совсем ничего? – спросила она снаружи.

Я чувствовал себя просто ужас как. Но полно, леди, я ведь не какой-нибудь ненормальный математический гений.

Потом она велела мне просто лежать и вообще ни о чем не думать, но я, конечно, стал думать про автосигнализацию. Надеюсь, это ей ничего не испортило: она ведь могла на какой-нибудь конференции показать коллегам МРТ «Мальчик, ни о чем не думающий», тогда как на самом деле это была бы МРТ «Мальчик, размышляющий о жуткой природе автосигнализации».

Не успел я предупредить ее о своих проблемах с ни-о-чем-не-думаньем, как она уже снова вручила мне бумагу и карандаш и велела нарисовать, что захочется. В результате я все-таки нарисовал диаграммку автосигнализации и ее воздействия на субъективное восприятие.{197}

Доктор Ферраро поблагодарила меня за работу и даже мне улыбнулась.

Я уже собирался спросить ее, не согласится ли она познакомиться с моей матерью, как вдруг осознал – ведь предполагается, что мама умерла – так что сказал лишь:

– Вы бы понравились моей маме.

– А кто твоя мама? – спросила доктор Ферраро.

– Его родители умерли, – быстро вставил Джибсен и показал на мой рисунок. – Можно нам сделать копию?

– Ну конечно, – разрешила доктор Ферраро.

Пока они разговаривали, я подошел к лаборантке. На карточке-пропуске у нее было написано «Джуди».

– Спасибо, что просканировали мой мозг, Джуди, – поблагодарил я.

Она как-то странно на меня посмотрела.

– У меня есть один вопрос, – продолжал я. – Казалось бы… при современном уровне технического прогресса можно было бы уже придумать способ сканировать человеческий мозг без автосигнализации.

Она недоуменно уставилась на меня, и я показал на аппарат.

– Зачем там внутри эти жуткие завывания? Ну, знаете, такие вот – уууу-ии, уууу-и, уууу-и…

Кажется, Джуди оскорбилась.

– Это маг-ни-ты, – медленно и раздельно, точно дитю малому.

В воскресенье целый день лил дождь. Я сидел за столом в Каретном сарае и пытался возобновить работу. Джибсен запросил молекулярную схему вируса птичьего гриппа H5N1. За неимением лучшего, я стал рисовать структуру H5N1 и как вызываемая ей цитокиновая атака быстро разрушает ткани в организме, что может вызвать пандемию в популяциях с определенной плотностью населения. Но скоро я понял, что не хочу рисовать эту диаграмму. Сейчас меня не интересовали пандемии. Сейчас меня ничего не интересовало.{198}

Некоторое время я смотрел на бумагу, а потом взял телефон и набрал номер доктора Йорна в Бозмене. Не могу сказать, зачем я это сделал – вообще-то я не мастер разговаривать по телефону – но внезапно в руке у меня оказалась трубка, а из нее уже неслись гудки.

К моему вящему облегчению, доктор Йорн к телефону не подошел. Телефон все звонил и звонил, а потом, вот уже во второй раз за неделю, я начал наговаривать сообщение на автоответчик взрослого, находящегося на другом конце страны. Только теперь я звонил с Востока, края идей, на Запад, край мифов, пьянства и тишины.

– Доктор Йорн, здравствуйте, это Т. В.

Тишина. На том конце провода никого не было. Значит, надо продолжать.

– Так вот… я в Вашингтоне, но, наверное, вы это уже знаете. В любом случае спасибо, что подали мои работы на Бэйрдовскую премию. Тут интересно. Может, и вы смогли бы приехать. Я получил ваше письмо и хотел бы поговорить с вами о докторе Клэр, потому что… ну, короче, потому что я сказал им кое-какую неправду…

Опять тишина.

– То есть я сказал, что мои родители уже умерли, а я живу с вами. И Грейси. Сам не знаю, зачем я это сказал, но так, наверное, получалась более подходящая история, чем на самом деле, и я не хотел, чтобы сотрудники Смитсоновского института звонили доктору Клэр или моему отцу и втягивали их во все это, потому что тут сумасшедший дом. То есть на самом деле. Не знаю…