«Это не может так просто окончиться, как будто мы умерли друг для друга! Мы еще есть — я, Пиай, и ты, Мерит! Баст не позволит оторвать любящих друг от друга. Я почитал тебя в Пер-Басте, о богиня с головой кошки, теперь услышь же мою молитву: дай мне один раз, только один раз в жизни снова увидеть любимую, я прошу тебя только об этом! Такую маленькую просьбу ты можешь выполнить. Ты же могущественная богиня! Смотри, в честь тебя я опустошил целый кувшин вина, а если я снова когда-либо обрету свободу, я изготовлю кошку из чистого золота и подарю ее тебе. Да, я это сделаю! Я это сделаю».

Опьяненный вином, Пиай забылся глубоким хмельным сном. Когда его разбудили на рассвете, скульптор Пиай был в таком состоянии, как будто пытался себя отравить. Когда его вели, руки у него дрожали, лицо было пепельно-бледным, голова болела, как будто была сдавлена двумя камнями, желудок скручивался от тошноты. Хорошо, что он успел выпить несколько бокалов воды, прежде чем вооруженный стражник отвел его к ладье.

Несколько рабочих робко наблюдали за ним издалека. Ах, как охотно он поменялся бы местами с этими людьми! Они были молоды, свободны и радовались жизни, в то время как его увозили на каторжные работы. Он мог бы броситься в Нил… Однако стражники связали ему руки за спиной, и один из них вел мастера на веревке, как собаку.

В этот час царь уже принял ванну и сел в кресло, отдавая себя в распоряжение Гори. Тот старательно наточил бронзовое лезвие о полоску бычьей кожи. Потом с глубоким поклоном приблизился к сыну Солнца, окунул кисточку в чистое, с ароматными веществами кедровое масло и намазал им щеки и подбородок своего господина.

— Что ты скажешь об обоих храмах, Гори? Подобного еще никогда не было, тем более посреди пустыни.

— Великому фараону подобают великие сооружения. Маленького и незначительного на свете достаточно.

— Ты снова мне льстишь, Гори, и тем не менее я охотно слушаю лесть. Завтра мы отправимся назад в Фивы, там в качестве награды я подарю тебе красивую рабыню. Не каждый цирюльник сопровождает своего господина в опасное путешествие по пустыне.

— Твоя милость безгранична, Богоподобный. Но может быть, это будет молодой человек, который станет мне помогать и которого я смогу обучить?..

Рамзес расхохотался:

— Это ты называешь «обучить»! Могу себе представить, как это будет выглядеть. Бедный парень должен будет заползти к тебе в постель и научиться у тебя непотребным вещам.

— Не осмеливаюсь противоречить, Богоподобный. Этот юный скульптор Хетеп или Хотеп мог бы мне понравиться. Сильные и стройные члены, узкие бедра, округлости сзади…

— Прекрати, Гори, прекрати! Я знаю твой вкус, но не могу его разделить. Хотеп в будущем станет здесь важным человеком.

— Я слышал об этом…

— Что ты еще слышал? Что говорят люди?

— Извини, Богоподобный, но в моем высоком положении не полагается болтаться среди черни. Вчера я сидел за кувшином пива с надсмотрщиками, когда твои воины пошли к мастеру Пиайю. Конечно, все были удивлены, но кто осмелился бы критиковать твои приказы? Все, что ты делаешь, справедливо, Богоподобный. Об этом знает вся Кеми.

Рамзес ухмыльнулся:

— Хочу надеяться. Пиай еще легко отделался. Собственно говоря, он заслужил смерть. Молчи об этом случае, он касается только царской семьи.

Гори гладко выбрил царя спокойными, уверенными движениями. Он вытер масло и щетинки платком, который потом торжественно сожжет. Ничего от тела Благого Бога не имело право попасть на глаза общественности. Уже были случаи, когда цирюльника отправляли на смерть, потому что он продал волосы или ногти Благого Бога. Однако на Гори можно было положиться, и фараон ценил и баловал его сверх всякой меры.

— Будем надеяться, что новое место не вскружит Хотепу голову. У парня еще и борода не растет, а ему доверили работу, которая любому другому была бы не плечу. Кроме Пиайя…

— Да, — задумчиво пробормотал Рамзес, — кроме Пиайя… Ну, мы посмотрим.

— Мне позволяется снять твой передник, Богоподобный?

— Да, но поторопись.

Гори расстегнул золотой пояс, свернул передник, и Рамзес растянулся на ложе. Снова потребовалась кисточка, и Рамзес рассмеялся:

— Ты непременно должен меня щекотать, Гори? Побереги такие шуточки для своих мальчиков.

— У каждого мужчины щекочет в этом месте, и даже Благой Бог не исключение.

Левой рукой Гори нежно приподнял пенис, в то время как правой старательно сбрил волосы вокруг него.

Майт-Шерит, маленькая львица, в бешенстве бегала по своей комнате. Она узнала от Нефертари, что случилось с ее возлюбленным, и восприняла как личное оскорбление то, что его, как раба, послали в каменоломню, в то время как она должна выйти замуж за этого Сети. Когда мать сказала ей об этом, в глазах дочери появилось такое дикое выражение, что царица отступила на шаг.

— Я должна выйти замуж за этого выскочку, за это ничтожество?! Я, первенец фараона?! Нет и тысячу раз нет! Лучше продайте меня на рынке в Мемфисе, как проститутку! Этот надутый осел, капля разума которого сидит лишь в его руках! И только потому, что он похож на фараона и ловок в обращении с луком! Если все это должно… Нет! Если дело зайдет так далеко, я возьму нож и отрежу себя нос и уши. Тогда я вряд ли понравлюсь Сети и наконец обрету покой. Почему меня не оставят в покое? Почему?!

— Успокойся, Мерит, пожалуйста, успокойся, последнее слово еще не сказано. Дай нам сначала вернуться в Пер-Рамзес, и ты увидишь…

Мерит взволнованно прервала ее:

— Что я увижу? Пустую придворную жизнь без смысла и обязанностей, с ежедневными мыслями о Пиае, который гибнет в каменоломне? Войди в мое положение! Ты и отец — вы любите друг друга, вся страна это знает, потому что нет ни одной картины, ни одной статуи от Севера до Юга, где ты не была бы изображена рядом с ним. А теперь еще этот храм, посвященный Хатор, но сооруженный для тебя! Я люблю Пиайя не меньше, чем ты фараона, и, если бы для этого были средства, мой любимый построил бы и мне храм посреди Кеми, видимый для всех. Но, поскольку это невозможно, оставьте нам хотя бы нашу любовь! У нас нет ничего другого! Кому мы вредим? Кто страдает от нее? Кому мешает то, что мы любим друг друга? У фараона есть еще тридцать или сорок дочерей, которых он может выдать замуж за Сети или за кого угодно. Почему я? Почему я?!

Нефертари молча покачала головой и погладила руку Мерит.

— Почему ты? — произнесла она наконец. — Потому что ты — моя дочь, первенец Великой Царской Супруги, и потому, что твоя кровь ценнее, чем кровь других дочерей. Царь просто не может допустить, чтобы ты погубила себя. Я могу тебе напомнить, что наряду с твоими многочисленными правами у тебя есть и некоторые обязанности, и эта принадлежит к их числу. Пиай тоже должен был бы понимать это. Он в конце концов родился и вырос здесь, он должен уметь различать, что правильно, а что неправильно и даже преступно. Но он пренебрег этим и теперь искупает свой грех в каменоломне.