— Подождите снаружи перед дверью.

Тотмес стоял, как побитая собака, в платье, покрытом каплями крови, с распухшим ртом, опущенными глазами и бормотал что-то бессвязное.

Рамзес молча посмотрел на него и почувствовал, что этим человеком владеют упрямство, враждебность и уязвленная гордыня, но не почувствовал к нему сострадания.

— Сегодня тебе по праву не дали произнести перед собранием то, что касалось только тебя и меня. Однако сейчас ты можешь говорить свободно. Я приказываю тебе именем Амона говорить правду!

Тотмес откашлялся, глядя на ноги царя, и сказал едва слышно:

— Я хотел только сообщить твоему величеству, что высокочтимая принцесса Мерит позволила скульптору Пиайю вольности, которые являются необычными между дочерью Солнца и одним из слуг твоего величества. Они катались вместе на корабле, провели ночь вместе в маленьком храме Сета позади гарема, они…

— Ты сам видел эти вещи? Откуда ты вообще знаешь об этом?

— Ну, ничто не остается скрытым. Есть слуги и чиновники, которые… я имею в виду… то, что происходит в пределах храма и дворца, так или иначе доходит до наших ушей…

— «Наших»? Кто это «мы»? — Голос царя стал громче и резче.

— Мы все верные слуги бога, — ответил Тотмес с упрямством.

— И какие выводы ты сделал из этих наблюдений?

— Я? Никаких! Я не допускаю дерзости делать выводы о членах царской семьи.

— Но ты имел дерзость против воли моего величества назвать наследника трона.

— Я назвал его только твоим живым перворожденным сыном. Многие из твоих предшественников…

— То, что делали мои предшественники, не имеет значения. Моя воля — закон для страны, и если я беру безымянного сына из самого мрачного угла гарема и называю его наследником, то это хорошо, верно и мгновенно становится истиной. Это доходит до твоего разума, упрямый жрец? Я — единственный высший жрец Пта, Амона, Амона-Ра и всех других богов, а поскольку я не могу один исполнять эту миссию, то назначаю заместителей. Я должен напоминать тебе о подобных всем хорошо известных вещах? Ты много лет верно служил своему богу. Почему же ты сейчас стал предателем по отношению к его собственному сыну? Амон-Ра принял облик моего отца, когда я был зачат, я — совершенный бог, единственный на земле живущий сын Солнца! Это знает каждый ребенок в Кеми, каждый раб, каждый из моих самых незначительных слуг. Почему этого не знаешь ты?

Тотмес молча уставился на колено царя. Он мог бы ответить на эти упреки, однако остаток разума помешал ему сделать это.

— Молчишь? Это тоже ответ, и я принимаю его. Я только тогда вынесу приговор тебе, когда поговорю с принцессой Мерит. Пока я дарю тебя свободу, но ты не должен покидать пределы храма. Теперь будешь трудиться как помощник жреца. Будешь убирать двор, носить воду и выполнять другую грязную работу, пока я не прикажу что-либо другое.

— Слушаю и повинуюсь, Богоподобный, да будь жив, здрав и могуч.

Крошечный храм Пта располагался в уголке храмового комплекса и едва ли играл какую-либо роль в Фивах. Жизнь в нем протекала незаметно. Службу там справляли два жреца, посетителей было мало, большей частью это были путешественники с севера, которые жертвовали пару куриц или козу. То, что Тотмес должен был служить городскому богу Мемфиса, было для него худшим наказанием, чем тюрьма.

Тотмес поостерегся назвать имя Незамуна. Коварный жрец-чтец и доверенное лицо царицы Изис-Неферт мог, вероятно, позднее еще пригодиться, потому что Тотмес и не думал о том, чтобы оставлять надежду. Для него было почти наслаждением страдать за своего бога, и он был твердо убежден в том, что его испытания в должности помощника жреца в храме Пта скоро пройдут.

Мерит и Пиай наслаждались каждым днем, который был им дарован, они думали только о сегодняшнем дне и прекратили принимать меры безопасности. Собственно говоря, каждый знал, что здесь происходит, но никто и помыслить не мог о том, чтобы читать наставления дочери Солнца и Единственному другу фараона.

Тем временем Хотеп пришел к твердому убеждению, что он может создавать так же много произведений, как и его наставник. Он молчал, держал глаза и уши открытыми и втайне надеялся на день, когда станет первым скульптором царя. Он не желал Пиайю ничего плохого, но и особо не огорчился бы, если бы с ним — а такое могло быть в любой момент — что-то случилось.

На вопрос Пиайя о том, сможет ли он принять на себя работы в Малом храме, он уже на следующий день ответил согласием. Конечно, он мог это! И фараон в свое время узнает, что Пиай не единственный в стране может выполнять подобные работы.

Присутствие возлюбленной сделало Пиайя рассеянным, он не мог сосредоточиться на работе, и уже на второй день сильно ушиб кисть руки. Сердце у него желало подобного несчастного случая, хотя, конечно, он произошел неосознанно. Мастер преодолел боль, велел наложить тугую повязку и провел еще несколько часов в Большом храме, где были сооружены уже большие помосты, и опытные каменотесы по указаниям Пиайя начерно вырубали в скалах четыре головы Благого Бога. Работы внутри большего пещерного зала были уже окончены, и сейчас добрая дюжина скульпторов работали над рельефными украшениями.

Получив травму, мастер выиграл несколько дневных часов для Мерит, но после ужина велел слугам проводить себя с факелами к своему дому, чтобы каждый знал, что ночи он проводит не в маленьком дворце.

Влюбленным было дано девять дней, затем однажды утром прозвучали фанфары герольда, сообщающие о прибытии Благого Бога и его супруги. Царский гонец явился раньше на полдня вместе с личными слугами фараона, которые тотчас с лихорадочной быстротой взялись за работу, чтобы подготовить все к его прибытию.

Пиай притворился, что очень обрадован, однако на сердце у него была печаль, и печень у него болела. Ему показалось, что фанфары объявили его собственный смертный приговор. Но даже если сейчас наступит конец, он все-таки достиг большего, чем было возможно для человека его происхождения. Скульптор и архитектор царя, главный надсмотрщик над всеми строительными работами в царстве, Единственный друг фараона, обладающий имениями, осыпанный подарками, и любовник дочери Солнца Мерит. Разве это ничего не значило?

Пиай надел церемониальный парик, украшения, велел обрызгать себя ароматной водой. Делегация надсмотрщиков и ремесленников зашла за ним в его дом, из дворца в сопровождении женщин и слуг пришла Мерит, высокомерная, с гордо поднятой головой, украшенной сверкающим уреем. Пиайю она показалась чужой, как будто настоящая Мерит все еще сидела в дворцовом саду и ожидала его.

Фараон появился на своей роскошной ладье, украшенной золотом, драгоценными камнями, слоновой костью, однако ее сопровождали только две другие ладьи. Должно быть, визит его будет не слишком долгим.

Перед глазами рабочих и надсмотрщиков Мерит церемониально и торжественно приветствовала своих родителей, все пали ниц, коснувшись головами песка, когда Благой Бог с Нефертари и Мерит под балдахином направились ко дворцу.