— Да, — ответила она, взглянув на меня с надеждой.

К чувству охватившей меня радости примешивался почти панический страх.

— Тогда пропади все пропадом, Гейдж, где она?

— Вы согласны на все мои условия?

Он нетерпеливо взмахнул рукой.

— Да-да, согласен.

— Вы даете честное слово дворянина и ученого? Пусть офицеры будут вашими свидетелями.

— Подумать только, с меня требует клятву американец, совершавший предательства сплошь и рядом! Но ради важности разгадки лингвистической тайны и перевода этой книги я согласен дать вам такое обещание. Мы станем просветителями всего мира! Но ничего не будет, если у вас ее нет.

— Она на лодке.

— Невозможно, — сказал Бушар. — Мои люди обыскали там каждый дюйм.

— Но они не поднимали парус.

Мы вышли из форта и спустились к берегу Нила. Солнце клонилось к закату, его низкие лучи пронизывали раскачиваемые знойным бризом разлапистые пальмовые листья. Зеленоватая вода выглядела мутной, по мелководью важно расхаживали белые цапли. Мой капитан, скорчившийся в углу своей вытащенной на берег фелюги, бросил на нас затравленный взгляд человека, в любой момент ожидавшего казни. Я мог лишь посочувствовать ему — видно, мне суждено пока приносить моим спутникам одни неприятности.

По моему указанию парус, закрепленный сверху и снизу на деревянных укосинах, подняли на мачту, и его полотнище полностью развернулось на ветру.

— Ну вот. Теперь, надеюсь, вы видите мой трофей?

Они подошли поближе. Закатные солнечные лучи высветили полосу бледных странных символов, окаймлявшую одну сторону паруса.

— Он пришил свиток к холстине паруса, — произнес Мену с изрядной долей восхищения.

— Совершенно верно, и свиток был отлично виден, когда мы поднимались сюда по Нилу, — заявил я. — Но никто не удостоил его внимания.

Перед нами стояло две задачи. Во-первых, использовав Розеттский камень, перевести текст свитка на французский язык. А во-вторых, нас ждала более трудоемкая работа — точный перевод и осмысление его содержания.

Теперь, заполучив наконец вожделенную книгу, Силано вновь стал проявлять долю того изысканного обхождения, которым покорял парижских дам. Морщины на его лице разгладились, хромота уже явно причиняла ему меньше страданий, и он с огромным воодушевлением принялся копировать загадочные символы языка Тота и искать их связь с греческими буквами и словами. Природа наделила его несомненным обаянием, и я начал понимать, что могла найти в нем Астиза. От него исходила тонкая и притягательная интеллектуальная сила. Более того, он, казалось, смиренно уступил мне Астизу, хотя я порой замечал его страстные взгляды, украдкой бросаемые ей вслед. Ее тоже, казалось, устроило наше соглашение. Да уж, странный у нас получился исследовательский триумвират! Я не забыл, сколько моих друзей погибло по вине Силано, но меня восхищало его усердие. Граф возил за собой сундуки заплесневелых фолиантов, и каждая выдвинутая гипотеза отсылала одного из нас к очередному пыльному тому для скрупулезной проверки грамматических правил или уточнения смысла той или иной ссылки. Туманная предыстория предположительного времени написания этого текста постепенно начинала проясняться.

С большим трудом мы разгадали оглавление древнего свитка.

«О бестелесной природе сущего мира и подчинении ее воле человека», — гласило название одной главы. Эта волнующая тема особенно заинтересовала меня.

«О свободе и судьбе», — гласил другой заголовок. Ну, на сей счет стоит поразмыслить.

«О единстве мышления, души и тела».

«О нисхождении манны с небес». Неужели Моисей прочел эту главу? Правда, нам не встретилась пока глава, связанная с разделением морских вод.

«О вечной жизни и разнообразии ее форм». Почему же он не обеспечил ее себе?

«О Нижнем и Верхнем мирах». Возможно, имеется в виду ад и рай?

«О подчинении людских умов воле одного человека». О, вот эта глава несомненно понравилась бы Бонапарту.

«Об исцелении болезней и заговаривании боли».

«О завоевании возлюбленной души». А вот эта глава может снискать огромную популярность.

«О сорока двух священных свитках».

Последнее название исторгло у меня стон протеста. Эта книга, очевидно, представляла собой первый из тех самых рассеянных по всей земле сорока двух свитков, которые, по утверждению моего египетского наставника Еноха, были не чем иным, как выборкой из тридцати шести тысяч пятисот тридцати пяти списков, — более чем по сотне на каждый день года.

И им суждено быть найденными достойными людьми в должное время. Хвала святым, я не отличался особыми достоинствами. Меня едва не угробили поиски первого свитка. Силано, однако, уже грезил о новых исследованиях.

— Поразительно! Я подозреваю, что этот текст является своего рода кратким изложением, списком основных тем и исходных базовых законов, а более глубокие знания и таинства открываются в каждом из последующих томов. Вы представляете, что будет, если мы отыщем их все!

— Фараоны полагали, что даже этот необходимо держать в секрете, — напомнил я.

— Фараоны жили в первобытные времена, не ведая о достижениях современной науки и алхимии. Развитие человечества, Гейдж, основано на знаниях. Эпохи приручения огня и изобретения колеса канули в Лету, наш мир достиг кульминации, породив множество идей, продуктов совместного или индивидуального творчества. Сегодня мы обладаем всей суммой знаний, обретенных человечеством на протяжении тысячелетий и дарованных нам неизвестно кем: богом, колдуном или иным высшим разумом, обитавшим в неведомой Атлантиде или на луне. Ясно одно, именно он положил начало цивилизации и способен даже сейчас возродить ее золотой век. В течение пяти тысяч лет эта величайшая книжная коллекция считалась утраченной, и вот сейчас она вновь явлена миру. Этот свиток укажет нам путь к остальным. И тогда правление перейдет в наши руки, в руки мудрейших людей, и мы приведем мир к гармонии, к высшему порядку. В отличие от королей и тиранов, я буду править, основываясь на идеальных научных законах!

Никто не обвинил бы Силано в смирении. Лишенный богатства революцией, вынужденный вновь искать расположения у демократов, коих считал всего лишь заурядными законоведами и памфлетистами, граф жаждал реванша. Тайные законы магии или колдовства могли вернуть ему то, что отобрали республиканцы.

Нам удалось перевести названия некоторых глав, но осознание их содержимого оказалось весьма утомительным занятием. Стиль изложения не укладывался ни в какие обычные представления, а простая подстановка слов совершенно не проясняла смысла.

— Такой труд под силу лишь полиглотам прославленных университетов, — сказал я графу. — Пытаясь сами разгадать эту тайнопись, мы проведем здесь, в Розетте, остаток жизни. Давайте отдадим свиток в Национальный институт или Британскую академию.