Как бы там ни было, международный съезд ПЕН-клубов, как в Токио, так и в Киото, удался на славу, иностранные делегаты только дивились, говоря, что никогда еще не было таких роскошных съездов. Десятого сентября французская делегация отбыла на родину. Пьерал уехал вместе со всеми, и моя младшая дочь, присоединившись к делегации, отправилась в Париж учиться.

Наконец-то можно было вздохнуть с облегчением, хотя понадобилось еще около четырех месяцев, чтоб разобраться с оставшимися после съезда делами, и я почувствовал себя свободным только на исходе года.

Как-то вечером, когда мы с Кавабатой случайно оказались одни в маленьком зале заседаний ПЕН-клуба, он мне шепнул:

— Проблема в том, что часть денег осталась неизрасходованной…

Я воспринял эти слова как выражение благодарности мне, отвечавшему за финансы.

— Отлично! — сказал я. — До войны Тосон вел дела ПЕН-клуба на частные пожертвования Киситиро Окуры. Если остались значительные средства, ПЕН-клуб сможет несколько лет спокойно работать. Причина не в том, что мы собрали слишком много денег, — поспешил я добавить, — просто все члены клуба, и в первую очередь дирекция, работали бескорыстно… Все, кто трудился в канцелярии, прежде всего Мацуока и ее приятельницы, соблюдали бережливость, точно речь шла о семейном бюджете, потому-то деньги и остались…

В этот момент в зал вошел директор ПЕН-клуба Татэно, и, наверно поэтому, Кавабата ничего мне не ответил. Засобиравшись уходить, он предложил пойти где-нибудь выпить чаю. Мы с Татэно составили ему компанию.

Вошли в бар, расположенный в подземных этажах здания в Юракутё. Кавабата был здесь, видимо, завсегдатаем, тотчас же молоденькая девушка кинулась к нему чуть ли не с объятиями, усадила нас за большой круглый стол в углу и не отходила ни на шаг. Мы двое забились в угол. Татэно заказал саке, я — кофе. Девушка не позволяла никому подсаживаться к нам. Полтора часа, которые я провел в углу бара за чашкой кофе, вяло перебрасываясь словами с Татэно, показались мне невыносимо долгими и скучными, к счастью, Кавабата в конце концов собрался уходить. Кажется, он тоже только выпил чаю. Позже, когда я с ним встречался в канцелярии ПЕН-клуба, он часто звал меня в этот бар.

В начале следующего года Кавабата получил премию имени Кикути Кана за успешное проведение международного съезда ПЕН-клуба. Я радовался тому, что тем самым была поставлена точка всему, что связано с этим съездом.

Не зря Мидзусима, бывший начальник канцелярии, когда было принято решение о проведении международного съезда, напутствовал меня, совершенно не сведущего в порядках, царящих в литературных кругах: съезд пройдет под опекой литературного истеблишмента, говорил он, и Кавабата на посту председателя будет действовать в качестве его дуайена, и потому мне следует выполнять только то, о чем тот лично меня попросит. Сам Мидзусима по этой причине, сославшись на то, что прежде был редактором в издательстве «Кайдзося», ушел с поста начальника канцелярии и добился перевода канцелярии в другое место, при этом уверяя, что как рядовой член клуба продолжит трудиться на его благо…

С того времени прошло больше полутора лет, международный съезд прошел удачно сверх всяких ожиданий, все оставшиеся после съезда дела были завершены. Кавабата, став к тому времени самой влиятельной фигурой в литературном истеблишменте, получил премию Кикути Кана и однажды вечером собрал дирекцию и членов администрации клуба, очевидно, чтобы поблагодарить за проделанную работу.

Все приглашенные, судя по лицам, были радостно воодушевлены. Встреча проходила в просторном зале большой гостиницы в районе Маруноути, получилось что-то вроде дружеской вечеринки. В самом начале Кавабате вручили грамоту о присуждении премии Кикути Кана, и из зачитанного текста явствовало, что он награждается за личные заслуги в проведении международного съезда ПЕН-клубов в Японии. Кавабата встал и поблагодарил за премию. Я ждал, он скажет о том, что заслужил эту награду вместе с членами японского ПЕН-клуба и всеми, кто помогал в проведении съезда. Не тут-то было. Кратко поблагодарив, Кавабата сказал только, что отдал много сил на подготовку съезда и потому за два прошедших года не написал ни строчки. И все. Я был поражен. Может, так принято в наших литературных кругах? — подумалось мне в ту минуту.

Началась вечеринка. Еду только успевали подносить, вино текло рекой. Выпив после долгого перерыва настоящего французского вина, я пришел в хорошее настроение и подошел к столу, ломящемуся от европейских блюд. С краю стояло блюдо, по-видимому из французской кухни. Нет ли здесь, случаем, гусиной печени? Попробовал и не сразу поверил — гусиная печенка! Куда я попал? — спрашивал я себя радостно, как вдруг со мной заговорил молодой писатель Б., один из организаторов прошедшего съезда. Глаза у него были красные от выпивки.

— Что же вы не выступили после благодарственного слова нашего председателя и не поздравили его?

— Этого не было в программе, — ответил я.

— Плевать на программу! Раз председатель выступает с такой речью, вашим долгом, как его заместителя, было заявить, что награду председателя следует разделить между членами ПЕН-клуба, поскольку все, и дирекция, и рядовые члены, работали бескорыстно и не меньше председателя.

— Мой старший товарищ, заместитель председателя Аоно тоже совершил промашку!

— Обидно, что вы оба, чуждые литературному истеблишменту, в критический момент спасовали! Ну да мне уже все равно, я немедленно ухожу из дирекции!

Сказав это, он исчез в толпе.

Меня точно облили холодной водой. Я потерял интерес и к хорошему вину, и к гусиной печенке и присел в углу зала. Ко мне подошел Ито Сэй.

— На второй прием не пригласили? — спросил он. — Кавабата с людьми из премиального комитета уже удалились, наверно, и нам пора разбегаться…

Я вскочил, и в этот момент ко мне подошел Аоно и предложил идти домой. Когда мы вышли из зала, Аоно зашептал мне, исходя яростью:

— Сегодняшняя речь Кавабаты… На что это похоже?! Можно подумать, съезд состоялся исключительно благодаря ему! Все страшно обижены. Члены дирекции заявили, что уходят со своих постов, и это не шутка. Не развалится ли после этого ПЕН-клуб?.. О чем он вообще думает, этот Кавабата!..

Пока мы шли до станции Юракутё, он беспрестанно повторял одно и то же и никак не мог успокоиться. Когда мы вошли в вагон и сели рядом, он опять начал нашептывать мне то же самое. Я попытался как-то его утешить.

— Инициатива проведения съезда принадлежит литературному истеблишменту, — сказал я, повторяя то, что слышал от бывшего начальника канцелярии, — но после смерти дуайена литературного цеха Кикути Кана его место занял Кавабата. Комитет премии всего лишь отметил работу Кавабаты, о чем он и сказал в своем выступлении.

Но Аоно не хотел меня слушать:

— Инициатива литературного истеблишмента? Что за чушь! А даже если и так, этот Кавабата всегда был подручным Кикути Кана, получается, премию дали за личную преданность? Как не стыдно!