– Привет, Йоханна. Часть меня тебя помнит.

От остальных промежуточных стай донеслись менее разборчивые реплики. В толпе за их спинами кто-то кивал и тряс мордами. Синглеты, которые помнят Домен и Фрагментарий?

Йоханна обвела взглядом мачты, колышущиеся над пристанью, и повернулась к посланцу богов, который только что заговорил с ней:

– Думаю, что часть меня тебя тоже помнит. – Идея, посетившая девушку, пока она брела вниз по топкой дороге, внезапно показалась ей вполне резонной, ну хотя бы вполне осуществимой.

Она подкрутила лампу так, чтобы и все собравшиеся вокруг могли видеть ее тусклое сияние.

– Я правильно понимаю, что ты предлагаешь подбросить меня назад в Домен?

Когда радостные, хотя и сумбурные, проводы на берегу закончились, выяснилось, что на воду спущено по крайней мере восемь плотов. Операция эта прошла не вполне мирно, поскольку немногочисленных гнездившихся на плотах Когтей (самовольных захватчиков? сторожей?) перспектива немедленного отплытия застигла совершенно врасплох. Кое-кого без лишних церемоний спихнули в воду, некоторые спрыгнули сами и смешались с толпой. Насколько было видно Йоханне, никто особо не пострадал.

От спасения ее отделяли еще тысячи километров, которые предстояло проплыть на собранных из сущей рухляди плавсредствах с набранной наобум командой. Если рассуждать трезво, ситуация была такой же отчаянной, что и до отплытия. Но теперь она хотя бы не так часто вспоминала гибнущего Странника.

Серый утренний свет разлился по восточному горизонту. Вполне возможно, ей выпал первый и последний шанс увидеть великий Хор при свете дня. Приземистые, беспорядочно налепленные здания Хорогорода все еще закрывали три четверти горизонта. Несколько ярких огней отмечали более высокие постройки в квартале, оккупированном Пронырой. Что-то огромное и темное зависло над ними: оно могло сойти за облако, однако не двигалось.

Оседлавшие кораблики разношерстные команды более или менее слаженно работали веслами по крайней мере на трех плотах; впрочем, в этот момент ветер был очень слабый, а медленным течением Великой Реки плоты постепенно сбивало вместе. Флотилия как раз проплывала мимо укромного участка, который они со Странником в прошлой жизни выбрали для ночлега. Этот план наверняка сработал бы: тут росли низкие деревья с густой листвой.

Йоханна помахала на прощание удалявшейся загадке.

«Я вернусь, Странник. Я обещаю. Я разыщу то, чем ты станешь».

Для Равны время разлетелось на осколки, причинно-следственные связи реальности ослабели и растянулись. Так могло продолжаться днями. Большая часть этого отрезка в ее памяти не удержалась. Меньшие фрагменты, изолированные обрывки звука, запаха, проблески света: боль. Быстрая езда в трясущемся фургоне. Удушливая вонючая тьма. Чьи-то ласковые руки. Сердитый и громкий голос Джефри. Еще фрагменты: сумеречный свет. Один осколок: ее окружили теплые, покрытые густой шерстью тела. Амди. Он что-то говорил ей, медленно, тихо, настойчиво. В другой, а может быть, в тот же самый момент другая стая, с драными низкочастотными ушами, вытолкала Амди наружу и куснула Равну так, как хищник пробует добычу. Расколотые дни. Расколотые ночи.

Одна стая чаще других была с нею. На двух мордах ее были идеально совпадавшие друг с другом белые пятна. Винтозуб? Стая кормила ее, поворачивала голову, когда Равна задыхалась в приступе рвоты, подтирала за ней, когда она ходила под себя. Винтозуб не всегда был таким покорным. Много раз он хлестал ее по лицу влажной тряпкой, иногда впадал в беспричинный гнев и скалил пасти.

– Я что, подрядился пленнице жопу подтирать? – риторически вопросил он однажды.

Ее это насмешило. Он принялся жаловаться на ее безумие.

– Повторяй, что я говорю, – прошипел он, держа одну морду очень близко к ее горлу. – Я что, подрядился пленнице жопу подтирать? Я что, подрядился пленнице жопу подтирать? – И громче: – Ты бы не могла просто заткнуться?

Еще: уже дольше. Яркий дневной свет. Ее укрыли теплыми одеялами, вынесли на переднюю скамью медленно едущего фургончика. Сумев разлепить глаза, она увидела сразу очень много. Заснеженный лес. Винтозуб за ездового. Ганнон Ёркенруд. Джефри идет сразу за фургончиком. Джефри сильно похудел и был мрачен.

Другие стаи. Иногда они бежали рядом с фургончиком, заглядывали в него, и не однажды осколок ясной мысли начинался вопросом этих других:

– Ну что, когда она уже сдохнет?

Этим интересовалась стая с драными ушами. Тварь была шестеркой, каждый элемент весом как самый крупный элемент Амди, сплошные мускулы. На самношке она говорила грубо и с трудом, несколькими человеческими голосами.

– Довольно скоро, господин мой Читиратифор, – весело отвечал Винтозуб. – Вы же видите, что у нее с мордой. День ото дня она слабеет. Долго не протянет.

Стаи говорили тихо. Кроме Равны, ни один человек не слышал разговора.

– Не выпендривайся, Винтозуб. – Элементы стаи глядели на что-то, Равне невидимое. – Это должно выглядеть как естественная смерть, понял?

Кто-то – Амди? – прибежал на шум, но Равна помнила, как Винтозуб прогнал его. Потом Винтозуба навестила другая стая. Это была пятерка, тощая и малорослая. Она не говорила на самношке, но, казалось, выпытывала у Винтозуба, как Равна себя чувствует и скоро ли умрет. Вид у стаи был недружелюбный, глаза видных Равне элементов – водянистыми. В ее ворчании на стайном слышалась смертельная угроза.

Затем настал самый продолжительный фрагмент ясности сознания. Начался он с очередного визита Драных Ушей. Стая тихо бежала рядом с фургончиком, подстраиваясь под его скорость, и несколько минут просто рассматривала Равну.

– Она еще не умерла, Винтозуб.

– Я вздыхаю. Скоро, господин мой Читиратифор.

– Ее дыхание изменилось, глаза движутся иначе. Она не слабеет день ото дня, как ты обещал, Винтозуб! – Драноухая стая сердито зашипела. – Ты говорил, что людей легко убить, Винтозуб!

– Но, господин мой, вы же приказали не выпендриваться. Да, может статься, что она выживет. Вопреки всему. Гляньте, однако, на ее искалеченную морду. Вполне возможно, что она так и не оправится, что в ней останется ума не больше синглетного.

– Но этой смерти будет недостаточно. – Читиратифор отвел взгляд, наблюдая за кем-то – чем-то? – впереди фургончика. Потом сказал: – Я вернусь, Винтозуб. – И побежал дальше.

Они ехали в молчании еще минуту-две, потом Винтозуб потрепал ее лапой по спине.

– Тебе лучше? – спросил он.

Равна не ответила.

Она лежала неподвижно, как мертвая, весь остаток вечера, внимательно наблюдая за всем, что происходило вокруг, но не поворачивая головы. Они ехали по глубокой долине, и временами в окошко фургончика заглядывала белопенная река, бежавшая параллельно дороге. Впереди двигался еще один фургончик. Позади – третий (его она видела), зарешеченный, вроде бы для перевозки скота. Этот фургон фигурировал в самых бессвязных ее воспоминаниях. За фургончиком шагали Амди, Джефри и Ганнон. В прошлом Джеф и Ганнон если не дружили, то, во всяком случае, ввязывались в одни и те же проделки, но сейчас молодые люди почти не разговаривали между собой. Когда Ганнон не смотрел на Джефри, руки последнего сжимались в кулаки.