– Вчера он прислал мне записку, – голос у Ливси все еще был хриплый, словно во рту у него пересохло. – Он писал, что узнал нечто, что очень его обеспокоило, и хотел бы мне об этом рассказать. – Ливси порылся в кармане, вытащил сложенный листок и подал его Питту.

Инспектор прочел написанное. Буквы, хотя писавший спешил и волновался, казались чеканными.

Милорд!

Простите, что пишу вам, но я узнал кое-что ужасное, о чем должен вам сказать, иначе не смогу ни дня прожить спокойно.

Я знаю, вы очень занятой человек, но это гораздо важнее, чем все прочее, клянусь вам. И я не смею сказать об этом никому, кроме вас.

Пожалуйста, ответьте, когда я могу с вами об этом поговорить.

Ваш покорный слуга,Д. Патерсон, сержант полиции

– И вы не знаете, что его так взволновало и почему он не рассказал об этом инспектору Ламберту?

– Нет. Боюсь, что ничего не знаю об этом, – ответил Ливси, понижая голос, чтобы Ламберт в соседней комнате не смог услышать его. – Но подтекст тут не очень приятный. И, должен сказать, бедняга Ламберт просто не в себе. Полагаю, это связано с каким-то делом, которым Патерсон занимался в последние дни и которое оказалось гораздо серьезнее, чем он вначале предполагал. – Он несколько раз моргнул; его тяжелое лицо выглядело усталым, потрясенным. – Боюсь, что оно имеет отношение к какому-то служебному нарушению или коррупции, но я отказываюсь от дальнейших предположений на этот счет из боязни совершить неоправданную несправедливость.

– Но почему в качестве доверенного лица он выбрал именно вас, мистер Ливси? – спросил Питт, пытаясь говорить очень любезно и убрать из слов даже намек на подозрительность. – Он был с вами знаком?

– Только по отзывам, полагаю, – ответил с несчастным видом судья. – Разумеется, я никогда с ним не встречался. Конечно, слышал о нем, потому что читал его показания по делу Аарона Годмена. Соответственно, он мог знать, что я заседал в Апелляционном суде. Но лично – нет, я с ним знаком не был. И мы никогда не встречались.

Питт, однако, все еще чувствовал удивление.

– Но это не отвечает на поставленный вопрос.

– Согласен, – ответил Ливси, качая головой. – Все это кажется просто невероятным. Могу только предположить, что этот несчастный молодой человек обнаружил – или подумал, что обнаружил нечто, о чем не смел доложить своим непосредственным начальникам, а поэтому обратился к тому, о ком он знал понаслышке, человеку с положением и с безупречной репутацией, чтобы тот помог ему. И я чувствую себя ужасно виноватым, что не пришел к нему вчера вечером. Я мог бы его спасти.

На это Питт не мог ответить ни «да», ни «нет», поэтому снова подошел к телу, все еще висевшему на веревке, осмотрел петлю, затем подвинул стул, чтобы посмотреть, можно ли, встав на ноги, достать до петли и опустить тело, чтобы оно достойно покоилось лежа до прибытия врача судебно-медицинской экспертизы. Но послать за нужными людьми мог и Ламберт; по-видимому, Ливси не успел этого сделать. Питт обернулся к судье.

– Вам… вам не нужна помощь? – спросил Ливси, судорожно проглотив комок в горле и делая шаг вперед. – Я… – Он откашлялся. – Что делать?

– Я как раз собирался узнать у вас, не послали ли вы за врачом.

– Нет… нет. Я только отправил мальчика сообщить в полицию. Я думал…

– Это может сделать и Ламберт, – быстро ответил Питт. – Я не могу снять с него петлю, под тяжестью тела она сильно затянулась. Мне нужен нож.

– Э… – лицо у Ливси приобрело болезненное выражение, словно сразу сказался возраст, – пойду узнаю у хозяйки, нет ли подходящего. Вам, наверное, надо сохранить веревку как вещественное доказательство.

– Благодарю. Попросите Ламберта вызвать врача, пожалуйста.

– Да-да, конечно.

Словно пытаясь поскорее покинуть страшный интерьер комнаты, Ливси быстро вышел. Через несколько секунд Питт услышал его тяжелые шаги в коридоре и затем по лестнице.

Томас снова вернулся в спальню и стоял там, пока Ливси не вернулся с ножом.

Дотронуться до трупа судья был не в состоянии. Лицо у него побледнело, пот крупными каплями выступил на лбу и верхней губе, руки дрожали, и он совершенно не мог координировать свои движения. Питту пришлось держать тело, а Ливси перерезал веревку. Это заняло несколько секунд, а затем на инспектора обрушилась вся тяжесть мертвого тела. Ливси сдавленно выругался и помог Томасу положить тело на пол.

– Больше здесь нечего делать, – тихо сказал Питт, ему стало жалко Ливси, он забеспокоился, что тому уже не под силу выносить весь ужас происходящего. – Давайте выйдем. Можно подождать врача в смежной комнате.

Спустя два часа Томас допросил хозяйку дома, то вскрикивающую от негодования, то немеющую от страха, и других жильцов, но ни от кого ничего не узнал. Врач отбыл, взяв с собой тело в специальной перевозке для передачи в морг, причем лошадь, чувствуя страх прохожих, забила копытом и тонко заржала. Ливси, все еще красный от пережитого волнения, внезапно снова стал холоден и отчужден и вскоре, извинившись, удалился. Питт и Ламберт стояли на лестничной площадке перед дверью, в замке торчали ключи.

Хозяйка все еще стояла в холле, пребывая в сильном возбуждении. Глаза у нее сверкали.

– Убийство! – яростно выкрикнула она. – В моем собственном доме! Я всегда себе говорила, что не надо пускать постояльцев, работающих в полиции! Чтобы я еще когда-нибудь на это пошла!.. Клянусь, что никогда их больше к себе не пущу!

Ламберт круто обернулся. Он был бледен, а глаза тоже сверкнули от негодования.

– Молодого полицейского убили в вашем доме, а вы еще имеете наглость возлагать вину за это на него самого? А может, если бы он никогда здесь не поселился, то был бы сейчас живой! И еще надо разобраться, что представляет собой ваш дом!

– А вы-то как смеете со мной так говорить? – закричала женщина и покраснела от ярости, как свекла. – Вот почему…

– Идем, – Питт взял Ламберта под руку и почти что вытащил его из дома силой, а тот все поворачивался к женщине, желая выместить на ней или все равно на ком свои гнев и горе. – Идем, – настойчиво повторил Томас, – у нас много дел.

Ламберт неохотно дал себя вывести. На улице их встретило набрякшее тучами небо. Начинался дождь. Прохожие шли, уткнувшись в шарфы, подняв воротники и пытаясь защититься от влажного холодного ветра.

– Так что же? – процедил сквозь зубы Ламберт. – Кто убил беднягу Патерсона? Мы даже не нашли еще убийцу судьи Стаффорда! И не знаем, почему его убили! А вы знаете, Питт? – Он соскользнул в полную воды канаву и снова выбрался на тротуар. – Есть ли у вас хоть какое-то предположение? И не говорите мне, что Годмен был тогда не виноват, – это чепуха! А если он был виноват, тогда зачем снова копаться в том деле? Нет, с ним все было покончено еще тогда. То было самое настоящее отвратительное убийство. Годмена повесили, и делу конец.