Теперь соперница была императрице уже не опасна, и та разрешила ей уйти в мир иной достойно и «по чину». Свергнутая и униженная Елизаветой покойная «сестрица» должна была в последний раз участвовать в торжественной церемонии — высочайших похоронах «благоверной принцессы Анны Брауншвейг-Люнебургской». «…Ежели кто пожелает, по християнскому обычаю, проститься, то б к телу ея ехали в Александро-Невский монастырь; и могут ездить и прощаться до дня погребения ея, т. е. до 22-го числа сего марта» — такие извещения разносили придворным дворцовые лакеи. Но всё же затягивать печальную процедуру и вызывать ненужные воспоминания о «незаконном правлении» не стоило, и похороны перенесли на день раньше — 21 марта.

«Ее императорское величество и ее высочество государыня великая княгиня (Екатерина Алексеевна. — И. К.) изволили шествие иметь в Александро-Невский монастырь, в черном платье, куда следовали и придворные обоего пола в дворцовых каретах на погребение принцессы Анны. И по окончании погребения с принадлежащей церемонией ея и[мператор]ское в[еличест]во изволили того дня обеденное кушанье кушать в доме своего духовника, а ея высочество государыня великая княгиня кушала у камер-юнкера господина Сиверса. Его и[мператорс]кое высочество государь великий князь (Петр Федорович. — И. К.) тогда недомогал», — сообщал камер-фурьерский журнал 1746 года.

По «отпетии» покойной пятью архиереями во главе с санкт-петербургским архиепископом Феодосием Янковским тело предали земле в Благовещенской церкви Александро-Невского монастыря, рядом с матерью, царевной Екатериной Иоанновной.

Фридрих II Прусский в «Истории моего времени» весьма пристрастно оценил своих современниц и соперниц Анну Леопольдовну и Елизавету Петровну: «Обе эти принцессы были одинаково сластолюбивы. Мекленбургская прикрывала свои склонности скромною завесою, ее изобличали сердечные порывы. Елисавета доводила сластолюбие до крайности. Первая была своенравна и зла; вторая лукава, но обходительна». Королю вторил в своих воспоминаниях фельдмаршал Миних: Анна находилась «в полном подчинении у графа Линара», а Елизавета «была чрезмерно сладострастна и была порождена в сладострастии, и часто говорила своим наперсницам, что она довольна только тогда, когда влюблена; но вместе с тем она была весьма непостоянна и часто меняла фаворитов»499.

В общем, два сапога — пара. Процитированные почтенные государственные мужи явно стремились подчеркнуть дамские слабости обеих правительниц — но не потому ли, что этих особ им приходилось всерьез опасаться? В 1741 году Фридрих не был уверен в том, кому — его державе или ее противнице Австрии — станет помогать русская армия, а 20 лет спустя войска «сластолюбивой» Елизаветы едва не сокрушили прусское величие. Миних же не мог простить Анне своей отставки с поста первого министра; Елизавета те же два десятка лет держала его в сибирской ссылке.

Но, похоже, народ думал так же. Лейб-компанец Игнатий Меренков по-дружески завидовал приятелю-гренадеру Петру Лахову, который «с ея императорским величеством живет блудно». «Каких де от милостивой государыни, нашей сестры бляди, милостных указов ждать?» — сомневались в сибирском Кузнецке женка Арина Леонтьева с подругами не слишком строгих правил. «Государыню холоп / Подыми ногу гребет», — распевал прямо в тюрьме при Сибирской губернской канцелярии шестнадцатилетний молодец Ваня Носков. В пограничном Селенгинске крестьянин Лука Острецов уверял: «Не только де то делают в богатых домах, но и великая государыня без того (блуда. — И. К.) не живет». Подпоручик Сечихин публично — на паперти Благовещенского собора Московского Кремля — осуждал личную жизнь царицы: «Какая она государыня — она курва, блятка, с Разумовским живет». А в питерской богадельне ту же актуальную тему обсуждала одна из самых пожилых «клиенток» Тайной канцелярии — 102-летняя Марина Федорова. Мнение значительной части дворянского общества выразил в подпитии унтер-экипажмейстер Александр Ляпунов: «Всемилостивейшая-де государыня живет с Алексеем Григорьевичем Разумовским; она-де блядь и российской престол приняла и клялася пред Богом, чтоб ей поступать в правде. А ныне-де возлюбила дьячков и жаловала-де их в лейб-компанию в порутчики и в капитаны, а нас-де дворян не возлюбила и с нами-де совету не предложила. И Алексея-де Григорьевича надлежит повесить, а государыню в ссылку сослать»500. Анна Леопольдовна от подобных суждений была спасена, пожалуй, только слишком коротким сроком правления, успев «засветиться» лишь в истории с красавцем-послом графом Л инаром.

Между принцессами, даже при явной разнице их темпераментов, и вправду было много общего. У обеих было небезупречное с точки зрения праветензий на российский престол происхождение: Анна была дочерью не русского императора, а всего лишь мекленбургского герцога, а Елизавета, «природная» царевна, была рождена до брака родителей. Положение обеих принцесс после смерти Петра I было неопределенным. Обе не обладали политическими наклонностями — не умели много работать и учиться, стратегически мыслить, разыгрывать сложные ходы и комбинации, выдвигать и реализовывать какие-либо программы или реформы. Обеих привели к власти бравые военные — Анне вручил правление Миних с гвардейским отрядом, а Елизавету буквально внесли во дворец Преображенские гренадеры.

Но одна безропотно приняла свою участь и еще при жизни подверглась забвению, другая 20 лет (1741–1761) в целом успешно правила империей. Длительность царствования Елизаветы объясняется отнюдь не только его «национальным» характером: явно уступая как правительница великому отцу, она столь же явно превосходила свою соперницу. Она могла быть жесткой, даже жестокой; умело использовала в своей политике если не дух, то по крайней мере «букву» замыслов Петра I. И, пожалуй, главное — Елизавета была способна трезво оценивать своих советников, выбирать среди них наиболее умных и компетентных и лавировать среди соперничавших группировок, не давая никому исключительных прав и преимуществ.

Удача (или талант?) Елизаветы проявилась в сочетании никогда не покидавшего ее «чувства власти» (по определению Е. В. Анисимова) с невмешательством в повседневную работу государственной машины. Последнее обеспечивало спокойное течение дел, в то же время исключая непредсказуемое воздействие на верховную власть некомпетентных лиц или слишком заинтересованных «партий». За это Елизавету обычно критикуют; но именно этот баланс в сочетании с известной децентрализацией управления (сосуществование Конференции при высочайшем дворе и Сената, раздробление военного ведомства, восстановление Кабинета ее величества с неопределенными полномочиями) делал невозможным появление мятежных групп и «переворотных» ситуаций на протяжении ее долгого царствования.

Анна Леопольдовна, вероятно, пришлась бы к месту в качестве английской королевы, как ее тезка, правившая в 1702–1714 годах — при ожесточенной борьбе партий тори и вигов, но в иной, более устойчивой политической системе. Но роль правительницы России оказалась молодой принцессе не по плечу Несомненно, на отношении к ней сказались патриотические чувства — недовольство «засильем» немцев, хотя, как нам кажется, степень их распространения несколько преувеличена, начиная с историографической традиции XIX века. На деле неизвестно, так ли уж сильна была неприязнь к правлению Иоанна III и его матери у чиновников, офицеров, купцов и прочих обывателей.