Антон промолчал, снова начав аккуратными движениями намыливать мое тело. От того, как его пальцы вырисовывают круги на ставшей чувствительной коже, вдруг резко стало не хватать воздуха. И само это плавное скольжение вниз по предплечьям, в котором, вроде, ничего откровенного, заставило зашуметь кровь в ушах. И прикусить губу, чтобы не зашипеть от понимания, что я его хочу. До одури и красной пелены перед глазами. Вот прямо сейчас, здесь, пусть даже мы убьемся на скользком полу, все-таки секс в душе штука травмоопасная.

Не знаю, читал ли он меня в тот момент или отреагировал на мои невербальные знаки, но я не смогла сдержать всхлип, когда его напряженные ладони впечатали меня в жесткое тело. Я запрокинула голову, склоняя её к правом плечу, так и не рискнув открыть глаза, только чувствуя, как вместе с ручейками стекающей воды по шее скользят его губы. Осторожно прихватывают кожу чуть ниже уха…

- Кусай.

Сейчас я и сама не узнавала своего голоса, он был сиплый, просительный. Потому что это может показаться извращением, но мне действительно хотелось, чтобы он запустил зубы в мою вену. Понять, что в этом находят вампиры, ведь не может же быть просто банальное утоление голода.

- Нет.

Сквозь мелкую дрожь возбуждения начала проступать обида.

- Я ничем не болею.

Он рассмеялся мне в плечо, с легким нажимом проводя костяшками пальцев по груди, отчего я охнула, выгибаясь так, чтобы прижаться сосками к его ладоням. И вцепилась левой рукой в его бедро, потому что пол скользил под ногами. Или это голова закружилась?

- Дурочка. Это больно и вообще неприятно, так что забудь.

Ответить не успела, потому что он собрал мои мокрые волосы в горсть, натягивая их чуть не до боли. Поворачивая меня так, чтобы можно было накрыть рот поцелуем, останавливающим любые возражения и протесты. Хотя как раз протестовать я и не думала, отвечая с не меньшим напором, с жадным нетерпением принимая каждое касание языка, движение горячих губ.

Черт с ним, что приходилось балансировать на одной ноге, чтобы не упасть, потому что удержать равновесие становилось всё труднее. И непонятно, от чего становилось труднее дышать, от горячего ли пара, заполнившего душевую кабину, или руки Антона, стиснувшей меня под грудью так, что я почти повисла на нём всем весом. А может, от того, что не хотелось отрываться его губ, как будто если отодвинусь, всё это куда-то пропадет. Потому прижималась так, как только могла, выворачивая голову до боли в шее. Чувствуя, как тяжелая ладонь принуждает опуститься, пришлось оторваться от его рта.

Вытянулась до хруста в спине, забросив руки за голову, пальцами впилась в короткие волосы на его затылке. И ахнула, когда горячие губы прихватили моё ушко, скользнувший по самой кромке язык, мягкое касание зубов, прикусивших мочку. Внизу живота как кипятком плеснуло, обожгло до такой степени, что дыхание окончательно сбилось. Теперь я не могла смотреть ему в глаза, как в самый первый раз, и в этом было что-то странное. Как будто мне нужно держаться за его взгляд, не то в поисках одобрения собственных действий, не то чтобы просто не терять связь с действительностью.

Он убрал мои ладони, мягко толкнул вперед, и мне ничего не оставалось, как прижать их к стене. Жесткий неудобный пол под коленями и прохладный кафель, в который я уперлась руками. Горячее твердое тело за спиной, к которому я льнула. Прогибалась в пояснице, кошкой ластилась к его рукам, с нажимом ласкающим грудь, скользнувшим на живот и ниже, туда, где все горело и пульсировало.

Подчинилась движению бедра, толкнувшего мою ногу, чтобы  поставила колени ещё шире, пригибаясь так, что едва не коснулась грудью пола. Охнула от резкого толчка, почти болезненного чувства наполненности, выбившего стон через стиснутые зубы. Дорожка поцелуев вдоль позвонков, выше, к шее, и каждый, несмотря на нежность губ, как ожог. И эта неподвижность выматывает, заставляет хныкать и извиваться. Руки поверх моих пальцев, прижимающие ещё сильнее к прохладной стене, не дающие ни пошевелиться, ни оглянуться.

Первое плавное движение во мне, от которого хочется облегченно выдохнуть и тут же снова втянуть воздух до жжения в легких, потому что мало, потому что хочу ещё. Всего и полнее. Больше тягучих толчков, которые не столько гасили, сколько распаляли моё нетерпение, больше вынужденной покорности, заводившей почище самых изощренных ласк. Больше его шепота, хриплого, сорванного, на тембр которого я реагировала даже больше, чем на слова, потому что не все их слышала. А те, что слышала, не понимала, больше занятая тем, чтобы прочувствовать каждый колючий разряд по нервам, каждую судорогу удовольствия, от которой все тело дрожало и ныло.

 И всё это не поднимая веки, даже не потому, что их заливала вода, просто так каждое касание ощущалось острее. Почти до белого зарева перед глазами. До вскрика от каждого его движения, правильного и нужного. Но слишком медленного и плавного, когда мне хотелось иного.

Плотная хватка его ладони на моем бедре, будто удерживающей, чтобы я не попыталась отодвинуться. Глупый, была бы моя воля, прижалась ещё теснее.

Губы, не столько целующие, сколько почти жалящие затылок и плечи. И пальцы, которые он прижал к моему рту, наверное, чтобы заглушить стоны. С которых я жадно слизывала капли воды, с трудом сдерживаясь, чтобы не запустить зубы в подушечки. Потому что очень хотелось. Хотелось повернуться, толкнуть его на пол, чтобы показать, как мне хочется, как мне нужно! Вместо этого я могла только выгибаться и прижиматься к нему так, чтобы чувствовать как можно полнее, от твердых мышц под кожей до стекающих по ней капель воды. Кусать то свои губы, то его пальцы, но и это помогало слабо.

Злиться и одновременно упиваться этой беспомощностью. Тем, то он может согнуть меня как угодно, но это будет для меня. Губы, впивающиеся в мою шею, и снова невнятный шепот за спиной, ладони, почти грубо стискивающая мою грудь, почти, но недостаточно. Боль от жесткого пола, впившегося в кожу, и неудобной позы, которую уже и не хотелось менять. Ерунда это всё. И что руки скользят, а сама я почти ослепла и оглохла, это такая малость…

И что ногти, которыми я пыталась вцепиться в стену, болят, едва не сорванные, когда меня в самый неожиданный момент скрутило от удовольствия. И усилившаяся боль в коленях, на которые пришелся ещё и вес Антона, навалившегося на мою спину, дышащего так, будто пробежал марафон.

И то, что мы вообще-то не предохранялись… Но время цикла у меня, вроде, безопасное, и всё равно поговорить об этом тоже надо. Не поскандалить, нет, в конце концов, я в душ обычно без презервативов хожу, но обсудить стоит. Потом. Может, утром. А может, и сегодня, но позже, когда начну не только соображать, но и связно формулировать мысли. Пока же мне было хорошо, уютно и довольно комфортно. Особенно, когда Антон помог подняться на дрожащие ноги.

Стоять прямо было невыносимо трудно, поэтому я привалилась лбом к его плечу, пока меня повторно намыливали и окатывали водой. Куклой поворачивалась, чтобы не мешать вытирать полотенцем. Тело было тяжелым и негнущимся, переполненным приятной усталостью. Глаза я держала открытыми с трудом, зато ни одной посторонней мысли в голове. Собственно, их там вообще был самый минимум, но и промолчать было выше моих сил: