— Неделю назад, по приказанию коменданта поезда миссии, меня, не спросив согласия, перевели в вагон, где был склад продуктов и в нем никто не жил, хотя были приличные и свободные три купе.

— Почему не сообщила об этом мне?

— Не придала переводу никакого значения, знала, что купе, которое я занимала в вагоне адъютантов, один из них намеревался отдать своей новой возлюбленной.

— Ты по-прежнему не можешь расстаться с привычкой все решать самостоятельно?

— Анна Васильевна!

— Хорошо, продолжай!

— Вернувшись на днях от Настеньки Кокшаровой, я обнаружила в вагоне двух английских журналистов. Признаться, была удивлена, что раньше их не видела, но вновь подумала, что, видимо, они только что прибыли в Красноярск и обосновались в поезде миссии.

Вы помните, как три дня назад я передала вам важную шифровку из Лондона, полученную мной от капитана Мак-Интаера, начальника отдела шифров.

— Адмирал был взволнован ее содержанием.

— Так вот, позавчера утром Мак-Интаер был арестован, а за мной установлена слежка, и для ее удобства я была переведена в вагон с продуктами.

Вчера, вернувшись от Кокшаровой, застала в вагоне своих журналистов в обществе двух офицеров, а зайдя в свое купе, обратила внимание на перестановку в нем моих вещей. Это меня насторожило, и, прежде чем лечь спать, я закрыла дверь купе еще и на цепочку, хотя раньше никогда этого не делала.

Ночью меня разбудил шепот возле моей двери и попытка ее открыть. Я спросила, что нужно, в ответ услышала просьбу поделиться сигаретами.

Не подозревая ничего, открыв дверь, протянула руку с пачкой сигарет и неожиданно была схвачена в объятие, но счастливо вырвавшись, кинулась в купе, выхватила из-под подушки браунинг и выстрелила.

В вагоне наступила тишина. Вскоре вся компания ушла из него, а я осталась одна и утром пошла к коменданту.

— У тебя, Ириша, конечно, есть желание видеть адмирала?

— Если это возможно. У меня есть сведения.

— Хорошо. Я передам ему твое желание…

После ухода Тимиревой Певцова вновь твердо решила покинуть поезд миссии и ехать до Иркутска в обществе Настеньки, Калерии и Красногоровых, отложивших свой ранее намеченный отъезд из-за простуды Вассы Родионовны, особенно желавшей, чтобы княжна ехала с ними.

Адмирал принял Певцову в салоне, залитом солнечными лучами, от чего его стены, обитые плюшем, казались пушистыми и мягкими.

Они были втроем: Колчак, Певцова и Тимирева.

Княжна не видела адмирала с июля месяца и была Поражена переменой в его внешности. На похудевшем лице еще исступленней стал взгляд больших черных глаз. Поздоровавшись с Певцовой, Колчак, задержав в своей руке ее руку, предложил ей и Тимиревой сесть, а сам, закурив папиросу, заговорил:

— Я сегодня почти не спал из-за приезда с фронта Лебедева. Мы совещались и, конечно, прокурили салон до предела. Но вы курящая. Рад, что наконец увидел вас. Завидовал Анюте, с которой часто встречались.

— Я была вынуждена, Александр Васильевич.

— Все понятно. Вы вели себя правильно. Даже слишком правильно, в ущерб своей репутации.

Адмирал, остановившись у окна, продолжал:

— Анюта мне все рассказала. Сожалею. Но искренне благодарю вас, особенно за копию шифрованной телеграммы, дающей возможность понять стремление союзников за моей спиной обеспечить свое благополучие для продвижения во Владивосток ценой…

— Ценой предательства.

— Княжна, зачем сразу так категорично?

— Ибо убеждена, что все они намерены, если им это понадобится, предать вас.

— Каким образом?

— Откупившись вами. Предать вас большевикам, получив для себя взамен свободный выезд из Сибири.

— И в этом есть доля правды. Верней, возможной правды.

— Неужели, Александр Васильевич, вы до сих пор им верите? Когда даже я смогла распознать всю омерзительность их политической игры. Всех этих надушенных одеколонами и кремами людишек, получивших возможность играть судьбами русского народа ради торгашеского стимула своей привычной для них жизни.

Я старалась разпознавать их стремление и ставить о них вас в известность, но, видимо, мои донесения вы не считали правдоподобными, думая, что я составляю их по сплетням и слухам.

— Нет, я верил им, княжна. Верил, порой удивляясь их циничности. Но я приверженец фактов.

— Неужели даже факт последней шифровки неубедителен?

— Нет, почему же неубедителен? В нем есть то, над чем можно задуматься. Но мне сейчас некогда думать о намерениях союзников. Думать об их возможном коварстве. Теперь все мое внимание должно быть отдано главному факту моего пребывания у власти в Сибири. Факту во что бы то ни стало не позволить в ней укорениться большевикам, их власти.

— Но у меня, Александр Васильевич, имеется и еще один непонятный факт.

— Интересно.

— Он у меня из шотландских источников. Получен по счастливой случайности. Шотландцу понравилось на моей руке кольцо с не ахти каким брильянтом. Я охотно обменяла его на факт. Факт этот в том, что Жанен сепаратно пользуясь услугами нашего офицера, старается наладить связи с иркутскими большевиками для получения от них заверения о беспрепятственном выезде из Сибири чехов и всех иностранных миссий и охотно пожертвует ради этого сибирским правительством и его армией.

— А следовательно, и мной?

— Несомненно. Вы же глава правительства.

— Тоже интересный факт и всего-навсего за кольцо как вы сами сказали, с не ахти каким камнем. И все ж факт бытия Сибири под моей властью в настоящий момент для меня важнее всего. Вы упомянули, что налаживать связь французов с большевиками помогает «наш офицер». Может быть, и о нем что-нибудь знаете?

— Он у них закодирован как «хромой гусар».

— Позвольте. Хромает генерал Нечаев, и он гусар.

— Ну что вы, Александр Васильевич. Уверена, что французы выбрали эту кличку, чтобы скомпрометирометировать в ваших глазах всех хромающих офицеров армии. Возможно, среди них и генерал Нечаев. Он у союзников не пользуется уважением, ибо они сами у него не в чести.

— Как у вас, княжна, все логично и при этом логично не по-женски.

В салоне наступило молчание, от которого у Певцовой начался шум в ушах.

— Что нужно сделать для вас, княжна? — прервал Колчак молчание вопросом.

— Ничего, кроме вашего согласия на освобождение от возложенной на меня обязанности.

— Да, для вас это необходимо.

— И прежде всего, Александр Васильевич, я решила покинуть поезд миссии, чтобы не быть выброшенной из него в мешке.

— Мне докладывали об этом.