— Вы слишком много работаете. Думаю, вы самый трудолюбивый человек из всех, кого я знаю.

По губам Сяо скользнула тень улыбки.

— Вы вполне можете превзойти меня в этом качестве.

— Я не знаю, какие именно государственные дела обременяют вас, — продолжал Чень, — но уверен, что ваши плечи выдержат и эту ношу.

Граничащий с лестью намек на старую китайскую пословицу не показался товарищу Сяо неуместным.

— Будем надеяться.

— Товарищ Сяо отменяет поездку?

— Я о ней уже забыл. Напомните.

Чень Ван заглянул в рабочее расписание шефа.

— Торжественный обед во Дворце Героев.

— Тогда мне пора. — Даже короткая поездка по запруженным улицам города отнимала кучу времени, а человек, занимающий столь высокое положение, как товарищ Сяо, всегда ездил в неуклюжем бронированном автомобиле, за рулем которого сидел прошедший специальную подготовку водитель.

Устраиваясь на заднем сиденье черного лимузина, Сяо Тань подумал, что его стажер приятно отличается от других проницательностью и хорошими манерами. Пожалуй, он мог гордиться тем, что первым распознал потенциал молодого человека, которого, несомненно, ждало большое будущее.

Лишь через десять минут, в течение которых они ползли с черепашьей скоростью, седан вырвался наконец на относительный простор. Дорога была пуста, если не считать стоящего на противоположной полосе огромного желтого бульдозера. Опять какие-то ремонтные работы, подумал товарищ Сяо. К сожалению, отложить поездку до более удобного времени было невозможно. Что ж, по крайней мере, бульдозер застыл на другой полосе.

— Сегодня нам еще повезло, — заметил водитель.

Ответить начальник Второго управления Министерства госбезопасности уже не успел. Из груди его вырвался крик — бульдозер с опушенным ножом вдруг свернул со своей полосы. Уклониться от столкновения лимузин, зажатый с трех сторон другими машинами, не мог. Переднее стекло лопнуло, разметав по сторонам шрапнель острых, пронзающих глаза и взрезающих артерии осколков; металл заскрипел, встретившись с металлом; нож бульдозера оторвал от земли смятый седан, бросил его на дорожное ограждение и подтолкнул. Лимузин, перевалившись через парапет, рухнул на бетонную площадку. Столб пламени и черного дыма взметнулся вверх.

Выждав секунду-другую, водитель бульдозера набрал номер на сотовом телефоне.

— Уборка завершена, — сказал он на диалекте, распространенном в северных провинциях страны.

— Благодарю, — отозвался Чень Ван. С учетом состояния движения и количества дорожных происшествий на улицах Пекина смерть товарища Сяо не должна никого удивить. — Генерал будет доволен.

* * *

— Что это? — В глазах Лорел вспыхнула тревога. Они находились в номере отеля, и Эмблер только что снял рубашку. — Откуда? — Она провела пальцем по синяку у него на плече.

— Конспиративная квартира, о которой говорил Кастон, оказалась не совсем безопасным местом.

— Ты уверен, что можешь доверять ему? — В ее голосе прозвучали нотки страха.

— Приходится.

— Но почему, Хэл? Почему ты так в нем уверен?

— Потому что если я не смогу доверять ему, то не смогу доверять и себе. — Он помолчал, подбирая слова. — Это трудно объяснить.

Лорел медленно кивнула.

— И не надо. Я понимаю. — Она вздохнула. — Сама не знаю, из-за чего так беспокоюсь. Мир уже давно сошел с ума.

— Всего несколько дней назад, — поправил Эмблер.

— Нет, раньше.

— После того, как в твоем мире появился я. Чужак. Чужак, не знающий собственного имени.

— Не надо. — Пальцы Лорел пробежали по его груди, плечам, рукам, как будто подтверждая, что он настоящий человек из плоти и крови, а не иллюзия. Взгляды их встретились, и он заметил, что глаза ее повлажнели. — Я никогда не встречала такого, как ты.

— Свалился тебе на голову.

Лорел покачала головой.

— Ты хороший человек. — Она постучала его по груди. — С добрым сердцем.

— И чужой головой.

— К черту, — усмехнулась она. — Они пытались стереть тебя, но знаешь что? Для меня ты реальнее любого другого мужчины.

— Лорел...

— Когда я с тобой, это... Я как будто лишь теперь узнала, что такое чувствовать себя по-настоящему счастливой. Раньше я жила, не сознавая, насколько это прекрасно — быть вместе с кем-то. С тобой я не одинока. И я больше не могу вернуться к прежней жизни. Не хочу. — Голос ее дрогнул. — Хочешь поговорить о том, что ты для меня сделал? Я расскажу. Но ты должен знать, что я не хочу жить по-другому.

От чувств у него перехватило горло.

— Больше всего я боюсь потерять тебя.

— Ты никогда меня не потеряешь. — В ее янтарных глазах как будто вспыхнули зеленые огоньки. — Ты спас мою жизнь.

— Ты моя единственная, Лорел. Все, что у меня есть. Без тебя жизнь теряет смысл. Это ты спасла меня. Ты — особенная. А я всего лишь...

— Харрисон Эмблер, — с улыбкой произнесла она. — Ты просто Харрисон Эмблер.

В путеводителе «Мишлен» музей Армандир квалифицируется всего лишь как «заслуживающий посещения», явно проигрывая своим более знаменитым собратьям. Но Эмблер имел на сей счет собственное мнение. Он хорошо помнил Армандир с того времени, когда провел в Париже целый год, и сомневался, что за минувшие годы в нем что-то кардинально изменилось. Будучи одним из немногих сохранившихся во французской столице частных музеев искусства и поддерживая свой статус, он регулярно открывал свои двери перед потенциальными посетителями. Тем не менее внутри царило запустение; скорее всего большей популярностью его залы и гостиные пользовались в конце девятнадцатого и начале двадцатого века, когда особняк служил частной резиденцией. Само здание — спроектированное в стиле неоитальянской виллы, с глубоко посаженными в пурбекский песчаник величественными арочными окнами и частично закрытым двориком — не было лишено изящества и грации. Построенное разбогатевшим во времена Второй Империи банкиром-протестантом, оно находилось в той части Восьмого округа, которую раньше баловали своим вниманием бонапартистская знать и только что народившийся класс финансистов и которая до сих пор оставалась достаточно тихой, чтобы привлекать современных состоятельных людей. Время от времени музей Армандир оккупировала та или иная киностудия, снимающая костюмированную драму, но по большей части он оставался одним из самых мало посещаемых публичных мест Парижа.

Удобное местечко для свидания — Эмблер улыбнулся, вспомнив давно забытое, — но лишенное того, что обычно интересует широкие массы туристов. Главная проблема заключалась в коллекции. Жена Марселя Армандира, Жаклин, питала слабость к стилю рококо начала восемнадцатого века, определенно вышедшему из моды к середине девятнадцатого. Мало того, в рококо ее привлекали второстепенные авторы, а потому на стенах висели полотна практически никому не известных Франсуа Буше, Николя де Ларжийера, Франческо Тревизани и Джакомо Амикони. Ее купидоны, пухленькие и гладенькие, красовались на фоне лазурного неба, ее пасторальные пастушки представляли высшее состояние безмятежной идиллии, ее пейзажи отличались такими размерами, как будто она оценивала их в первую очередь по площади приобретаемых угодий.