— Так его, ребята, — орал раненый сержант из-за спин солдат, — а ну, ещё врежьте этому псу благородному!

«Сволочь, научил хамов, нужно было его сразу добить».

Волков остановился на мгновение, чтобы придумать, как взять этих троих. И тут же с удивлением увидал, как мужик, тот, что был с алебардой, выронил своё оружие на песок, упал на колени и неловко, неудобно завалился на спину. Лицом кверху, рот отрыт. А прямо из-под его носа торчало оперение арбалетного болта. Болт ушёл глубоко, видно, перебил шейные позвонки, враг был мёртв. Двое его товарищей были удивлены не меньше кавалера, оба смотрели на мертвеца, а Волков, не думая о том, откуда прилетел болт, тянуть не стал, воспользовался их удивлением, и сделав два быстрых шага нанес кроткий колющий удар в шею одного из копьеносцев. Проткнул тому шею насквозь. Оставшийся, с удивлением глядя, как валится на песок ещё один его товарищ, не стал дожидаться, повернулся и побежал прочь.

Волков за ним не погнался. Пусть бежит, так он только других хамов перепугает, забыв про размеренное дыхание, он кинулся к раненому сержанту.

«Добить мерзавца».

Тот повернулся, запрыгал на одной ноге, опираясь на протазан как на костыль, но упал, пополз на четвереньках, а кавалер догнал его и загнал ему в зад своё оружие чуть ли не до середины клинка. Сержант страшно заорал.

«Вот так-то, будешь знать, как учить взбесившееся быдло».

Он огляделся, теперь у него было несколько мгновений, чтобы осмотреться.

Чуть повыше берега, ближе к дороге, Максимилиан воткнул его старый кавалерийский щит в песок и, прячась за щитом, как и положено арбалетчику, ключом снова натягивал тетиву арбалета. Волкову было приятно, что молодой человек остался с ним, но… Вероятность, что знаменосец останется с ним на этом берегу навсегда, была очень велика.

«Наглец! Не выполнил приказ».

Потом он глянул на реку. Конечно, так и идут цепью, так и идут. Следующие выходят на берег и, заливая песок водой, уже поднимаются к нему.

«Идут, не кончаются чёртовы хамы. Господи, благослови. Главное — к воде близко не подходить, Господи, не хочу умирать в воде, не допусти».

Он двинулся навстречу врагам, помахивая мечом и не забывая про дыхание.

Но ему пришлось оставить мысли о ровном дыхании, уж больно много мужичья успело выбраться на берег. Трое, четверо… Пять и ещё один почти дошёл до берега. И они пошли на него. Морды остервенелые, ненавидят его, копья, алебарды, годендаги, грубые секиры, а ещё один подлец с длинным, опасным молотом через брод идёт, оружие сжимает крепко, на Волкова пялится, оскалился в ожесточении. Все они видели, как он резал их товарищей, видели и хотят отомстить.

На него посыпались удары. Бестолковые, но сильные. Яростные. Пришлось шевелиться. Какое уж тут дыхание, когда раз за разом тебе копьём проверяют забрало на прочность, стараются загнать шип алебарды подмышку или проломить шлем секирой. Он пятился, отвечал редко, только когда появлялась возможность.

«Сволочи, настырные подлецы, так ведь и убьют».

Пришлось остановиться, получить пару крепких ударов по шлему и в бедро, но нанести самому настырному копейщику удар. Бритвенно-острый меч скользнул по древку копья — пальцы долой! Орёт мерзавец, кровь брызжет в разные стороны из обрубков.

Враг орёт, а другие замерли, ещё одному он успевает разрубить ногу. Но дышать всё тяжелее в шлеме. Солдаты вообще остановились, потеряв двоих товарищей ранеными.

«Что, хамы, растерялись? Наверное думаете: «уж лучше бы землю пахали»? Да уж, воинское ремесло страшное».

— А ну, ребята, чего встали, пошли на него, — слышит Волков.

«Ещё, что ли, один сержант? Вот сволочь!»

Так и есть, высокий, сильный, вылез из воды, идёт к солдатам, обтекает, сержантская лента поверх левого кольчужного рукава. Шлем у мерзавца крепкий, горжет челюсть нижнюю прячет, бригантина отличная. Наручи, рукавицы, наголенники — всё у него в порядке. Сжимает протазан, что так любят все сержанты. Идёт уверенный в себе.

Мужички сразу приосанились, полезли вперёд. Ведь сержант уже близко!

— Навались, ребята, не бойтесь его, он сам уже обгадился. Вместе, дружно! — Орёт тот и вдруг останавливается. — Ах, чёрт!

Волков мельком взглянул на сержанта. У того прямо из бригантины, из правого бока торчал арбалетный болт. Вошёл глубоко, наполовину. Волков улыбается в своём шлеме.

«А ты, сержант взбесившихся холопов, думал, что тебя не взять? У нас для таких арбалеты работы ламбрийской, шипы на болтах калёные».

И кавалер сам пошёл вперёд, пока новый сержант или офицер не вылез на берег.

Дыхание… да уже не до него. Он полез на копья и алебарды, полез под тяжкие удары годендагов. Не было у него времени тянуть да уклоняться, солдаты всё выходили и выходили на берег.

И замельтешили перед прорезями в забрале железо и люди. И стал работать он мечом на всю, уже не заботясь ни о сохранении дыхания, ни о сохранении дорого клинка. Тут показалось ему, что эту схватку он может выиграть. И главное — выйти из неё живым. А что? Доспехи у него крепкие, королевские доспехи, и Максимилиан выручает, и солнышко уже зацепилось низом за деревья. Вот кавалер и старался. Работал мечом. Он знал, как бить. Шлем, кираса — нет, мечом их не взять… Он искал открытое мясо. На него сыпались удары со всех сторон, по шлему попадали так, что в голове звон стоял, по плечам били, по перчаткам, в пах пытались колоть, но и его железо находило своё. Лица, шеи, руки без латных рукавиц, пальцы, колени, ляжки… Всё, до чего дотягивался его острый клинок, со всего летела кровь. Крики боли, ругань, проклятия, хрип… Он резал и рубил их так, что кровь летела тяжёлыми каплями в разные стороны, даже ему в шлем залетали капли. Попадали на лицо. А он резал и резал, колол и колол их, хотя сам уже и задыхался в своём тяжёлом шлеме.

«Нет, не ровня вы мне, я воин, а вы хамы, взбесившееся быдло, осатаневшие холопы. А холопы воинам не ровня!»

И людишки-то начали сдавать, раненые, оставляя черные следы крови на песке, шли обратно к броду. А те, кто шёл к ним на встречу… встали. Волков тяжело дышал, боясь открывать забрало.

«Постойте ещё, дайте хоть дух перевести».

Мужичью уже не хотелось лезть в такое кровавое дело, а сержантов и офицеров среди них не было, вот вокруг Волкова врагов-то и не осталось. Только мёртвые да раненые, истекающие кровью на песке, валяются. Раненые корчатся, подвывают, кто от боли, а кто