— Ты предлагаешь мне… уничтожить собственный мир? — стиснув зубы, Никк отразил один удар, но пропустил два других.

— Не уничтожить, нет, что ты! Сделать лучше. Усовершенствовать.

Новая стрела прошла Никку прямо сквозь сердце. Сердце пропустило удар, Никк упал на колени.

«Но если я не использую тьму, то не смогу отомстить».

* * *

Ане хотелось плакать, хотелось смеяться, хотелось умереть и хотелось жить. Внезапно всего стало слишком много: эмоций, воздуха, крови, света вокруг, тьмы внутри… Она снова стояла перед той дверью, которую не хотела открывать ей Ивэйн, и видела испуганную девчонку в том отражении.

«…я слышу голоса звезд, ощущаю каждую клетку огромного мира, точно я — его часть».

В ушах звенело, Аня понимала, что кричит, но слышала свой голос со стороны, будто это хрупкое, дрожащее тело принадлежало не ей.

Однако этот мир принадлежит ей. Никто не смеет отнимать у Ани то, что ей дорого, никто не смеет решать ее судьбу за нее! «И любой, кто нарушит правила, пожалеет».

* * *

Кристалл, висевший под потолком, взорвался и разлетелся на сотни мелких осколков, каждый из которых замерцал, летя вниз и рассекая темноту, как звезды в ночи. Лир поднял клинок, всем телом ощущая, как высвободившаяся из кристалла энергия заставляет воздух вибрировать.

У Ани получилось, она нашла силы.

«Впервые в жизни я благодарен богам», — подумал Хэллхейт и чуть не рассмеялся. А потом увидел Никка, упавшего на колени. Рано благодарить богов.

Перепрыгивая через обломки фонтана, забыв о боли и страхах, Лир кинулся на помощь. Сквозь серую пелену он видел Медреда; брат что-то говорил, и каждое его новое слово ударяло Никка в грудь невидимой волной.

— Никк! — Лир взмахнул мечом, пытаясь рассечь черный вихрь, окруживший двоих, но тот тут же собирался обратно, не позволяя пройти. — Никк! — унося голос Лира с собой.

Хэллхейт рубанул клинком снова — и снова. Безрезультатно. Да будут прокляты эти Лăры и все их измерения! Никк задыхался, по его рукам, как вены, бежали черные змейки, стремясь в сторону сердца, а тьма за спиной брата становилась лишь гуще.

«Как, черт возьми, он вошел в мир живых?» — если бы только этот ураган остановился на миг, Лир бы достал мечом Медреда и отправил брата обратно в мир мертвых.

* * *

Никк больше ничего не чувствовал, ничего не слышал и ничего не видел, кроме затмевающей все его мысли тьмы. Ему хотелось сбежать из собственного тела — он потерялся, потерялся! И вокруг только мрак, мрак и мрак…

— Ощущаешь, Никк? — звучал голос Медреда в его голове. — Как сердце медленно обращается в камень? Почему же ты сопротивляешься? Это не проклятье, а дар. Сколько возможностей дает смерть! И кто сказал, что, умерев, ты должен уйти бесследно? Кто сказал, что этот мир должен принадлежать живым?

Никк искал выход из бездны, но выхода не было. Он хотел бежать, но не чувствовал ног, хотел кричать, но не помнил, как разговаривать. Мрак забирался в душу, отнимал одно за другим светлые воспоминания Никка и заменял на одиночество и темноту.

Чем больше он противился, тем больше проигрывал. Тем больше забывал, кем о был и кем быть должен.

— Добро и зло — это лишь еще одно правило, придуманное людьми. Вспомни, Никк, сколько раз ты нарушал правила? И как часто в такие моменты чувствовал удовлетворение?

«Всегда», — подумал Никк.

И сдался.

Тьма его поглотила.

* * *

— Нет! Нет! — закричал Медред, но тьма уже покинула его сердце. Он больше ее не контролировал. «Нет!» — он так долго к этому шел, так долго собирал мрак по крупицам. Скитался, ненавидел и гнил, и наблюдал, как смеются живые — умолял и не мог до них дотянуться. Только он может управлять этой силой! Только ему подвластна смерть! Только он знает, как больно быть мертвым…

Аня очнулась в тот самый момент, когда морок рассеялся. Она видела, как Лир пронзает клинком Медреда, и как черная вуаль утягивает того обратно во мрак. Пока Аня бежала вниз, она чувствовала разбитое на осколки сознание Никка — когда добежала, чувствовала лишь пустоту.

— Никк! — она упала перед ним, прямо на камни, разодрав все колени, но не вспомнив про боль. — Никк?

Он был без сознания, бледный как снег, но его покрытые черными венами руки обожгли Ане ладони. Весь горячий, как в лихорадке.

— Никк? Слышишь меня?

Он не слышал.

Она шептала, кричала, молилась, но сколько бы ни бродила в его мыслях, не могла отыскать в темноте. Все было тихо и пусто, и так одиноко…

— Пожалуйста, Никк, я не могу без тебя.

Он рядом, Аня ведь чувствует! Она не ошибается, не может ошибаться. Он рядом… просто она не может его найти, слишком темно, слишком пасмурно, клубы тумана и черные вихри, но его мысли все еще где-то там! Разбиты, покорежены, ранены… Ей просто надо их исцелить.

«Аня…»

Наконец-то, нашла. Тонкую ниточку, что мерцала во мраке, и ухватилась за нее, как за якорь. Она его вытащит, она сможет.

«Отпусти, — тихим эхом попросил Никк. — Слишком много… Аня, слишком темно, я не сдержу столько тьмы долго».

— Ничего, все хорошо, я с тобой, — прошептала она, склонившись над его неподвижным лицом. Глаза закрыты, губы не шевелятся, он будто спит. — Позволь мне помочь.

«Ты не можешь».

— Могу. Могу! — «Ты мне нужен, Никк».

«Мне нужно тебя спасти».

«Мне плевать на себя, плевать на весь мир! Пусть Лăры делают с ним, что хотят, пусть отдают его Медреду, только очнись! — Аня прижалась к его горячей груди. Он дышал. — Не бросай меня, слышишь?»

«Прости».

«Помнишь, что ты мне говорил? Каково это, когда наши мысли не вместе? Когда тебя нет, будто части меня нет. Будто меня самой… Я ведь сойду с ума».

Его лицо искажалось и плыло от застилающих глаза Ани слез. В его мыслях было темно. Но она видела, как ресницы Никка дрожали, он вот-вот укротит эту тьму, вот-вот откроет глаза и посмотрит на Аню. Вот-вот улыбнется ей и скажет, что никуда не уйдет. Он ведь лежит здесь, рядом с ней, как он может уйти?

Аня положила ладонь Никку на щеку.

— Открой глаза, — попросила она. Прильнула губами к его загрубевшим, будто застывшим, губам. — Ну пожалуйста. Я помогу.

«Я люблю тебя, Аня. Прости».

Последняя ниточка рассыпалась в пыль, а вместе с ней исчезло и сознание Никка. Больше он не дышал.

У Ани все окаменело внутри.

Его больше нет.

Отчаяние, боль, страх. Ей больше никто не ответит. Ее соленые слезы — единственное, что связывает теперь их.