стоял на подоконнике. Грин молча следил за тем, как она простыми и легкими движениями заваривает чай, разливает его в две фарфоровые чашечки и опускается в кресло напротив. Он принял чашку из ее рук и вдохнул аромат.

– Спасибо, что пришли.

– Я обещал.

– Я должна с вами поговорить. Относительно мисс Лирны.

– Энн мертва. Она повесилась и сломала шею.

Взгляд прозрачных глаз доктора стал стеклянным. Она наклонила голову, внимательно рассматривая детектива, но молчала, будто не хотела разбивать его хрупкий мирок. Аксель сжался. Но снаружи он сохранил спокойный и серьезный вид. Нужно было собрать волосы в хвост, он выглядит слишком небрежно и вызывающе.

– Я знаю, что вы близки. Хотя бы потому, что она назначила вас…

– Если хотите что-то сказать, говорите, – прервал ее Грин с несвойственной ему грубостью. – Если нет, я пойду. Хочу проведать Карлина.

Фэй опустила чашку на стол и примирительно подняла руки.

– Простите, детектив. За десять лет в медицине я приносила плохие новости бесчисленное количество раз. Вы знаете, что интерны весь первый год вынуждены сообщать родственникам о смерти их близких? Чтобы научиться противостоять эмпатии. Если бы речь шла просто о смерти, мне было бы легко, и я бы вас не жалела. Поддержала бы, но не жалела. Но, к сожалению, ваша ситуация сложнее.

– Доктор, я два месяца делил сердце и постель с женщиной, которая оказалась серийной убийцей, – с горькой улыбкой сказал Грин. – И больше года покупал у нее кофе почти каждый день. Скажите, разве стоит меня жалеть? Я детектив. Говорят, один из лучших в Треверберге. У меня самые высокие показатели по раскрываемости. И я не смог разглядеть волка в овечьей шкуре. Если бы был внимательнее, возможно, некоторые дети оказались бы живы. Просто оторвите этот чертов пластырь и скажите, что должны.

– Энн Лирна потеряла ребенка. И она жива.

Горло сжало железными тисками. Аксель хотел закашляться, но не смог пошевелиться. Он хотел встать, но силы испарились. Пустота вперемешку с болью ударила по голове. Потемнело в глазах, но он не смог их закрыть и отвести взгляд от спокойного лица доктора. Он хотел запустить руку в волосы, но она по-прежнему держала фарфоровую ручку, сжавшись до предела. Еще немного, и чашка разлетится на куски.

– Нет, – чужим голосом проговорил полицейский. – Я этого не знал.

– Слишком маленький срок, – неопределенно продолжила Фэй Тайлер. – Его бы не удалось спасти. Соболезную.

– Это все? – Аксель поднял на нее посеревшие от гнева и боли глаза. – И что значит жива? Я сам снял ее с дерева, она не дышала. Шея сломана. Кто выживает после такого?

– Мисс Лирна в коме. Доктор Карлин хотел, чтобы я не рассказывала вам об этом…

– Так и не следовало рассказывать!

– …но этика не позволяет мне лгать, – закончила доктор Тайлер, проигнорировав его вспышку. – Энн Лирна жива, она на аппаратах, и мы не обладаем достаточной информацией для прогноза. Полагаю, вы не захотите ее навестить?

– Верно полагаете, – глухим голосом откликнулся Аксель.

– Я не рекомендую вам возвращаться к работе.

Грин встал.

– Вы не мой лечащий врач. Я могу идти?

– Карлина перевели в кадриологию, триста пятая палата.

Полицейский кивнул, одновременно благодаря и прощаясь, поправил полы куртки и, развернувшись, вышел из кабинета чуть быстрее, чем требовал этикет. К черту этикет. К черту новых людей и фейковую заботу. К черту эту игру. Он сжал руки в кулаки, мчась по больничным покоям в сторону лестницы. Третий этаж. Несколько пролетов, чтобы выпустить пар.

Он мог быть отцом. Снова. Мысль о том, что женщина жива, отказалась укрепляться в его сознании. Он подумает об этом потом. Может быть. Но новость о неродившемся ребенке подействовала на полицейского как удар в спину. Он оказался не готов.

Не дойдя до палаты Карлина несколько метров, Аксель остановился. Он сойдет с ума, если не выкинет все это из головы немедленно. Убийцы считай что мертвы, дело не закончено. Он должен подготовить отчет. Криминалисты должны описать и найти все улики. У них работы на две недели без выходных и отдыха. А он сидит тут и жалеет себя. Сделав несколько глубоких вдохов и выдохов, Грин распрямил плечи и дошел до палаты Марка спокойным и размеренным шагом человека, полностью уверенного в своих силах.

Карлин читал, держа книгу в бледных, опутанных капельницами руках. Его внимательные глаза бегали по строчкам, на лице не отображалось эмоций. Услышав шаги, он перевел взгляд на дверь. При виде Акселя слабо улыбнулся и кивнул на кресло рядом с кроватью.

– Еда здесь получше, а персонал похуже.

– Когда тебя перевели?

– Пару часов назад. Фэй сказала, что ее внимание мне больше не требуется и тут обо мне позаботятся.

Аксель аккуратно пожал его руку и сел рядом с кроватью.

– Как себя чувствуешь?

– Марафон не пробегу, но в целом хорошо. Я попросил Старсгарда держать в секрете инфаркт. Меньше всего хочется, чтобы меня начали беречь в управлении.

– Я понял, – сказал Грин. – Я никому не скажу. Но пообещай не усердствовать.

Карлин скупо улыбнулся, сложил книгу и положил ее рядом с собой на простыню. На его лицо еще не вернулись краски, но он выглядел значительно лучше. Аксель почувствовал, что согревается изнутри. Согревается и расслабляется. Он был рад видеть друга. И рад осознавать, что Карлин действительно стал его другом.

19. Самуэль Мун

Некоторое время спустя

Дождь методично стучал по крыше и стеклам, свет уличного фонаря отражался в каплях, придавая им причудливые формы. В них проступали знакомые и незнакомые лица и силуэты. Казалось, стоит чуть повернуть голову – и картина оживет, войдет в комнату и мир навсегда изменится. Навсегда исчезнет боль, заберет с собой пустоту, и останется только игра электрического света на ночном окне, залитом летним дождем. Сэм зябко поежился и сложил руки на груди, просунув тонкие ледяные пальцы под предплечья, согревая их теплом своего тела. Свитер грубой вязки не спасал. Художник мерз уже несколько дней. Это было первое ощущение, которое проступило после пропасти пустоты и одиночества, куда он свалился в тот момент, когда Тео нашла его пьяным в мастерской, растолкала, сунула под душ (и откуда в ней такая сила), а потом отвезла к Хоулу. Его стабилизировали. Потом начались бесчисленные звонки следственной группы, запрет на вход в собственный дом, который опечатали и куда возвращались каждый день за новой порцией данных и улик. Сэм не спрашивал, что Магдер сделал с его дочерью. Ему было достаточно того, что Софии больше нет. И того, что смерть пробралась в его