Первое, что напрашивается, – переправить отряд кавалеристов вплавь там, где это можно сделать, и атаковать держащих переправу егерей.

Но только берега реки на пару верст в обе стороны заросли густым кустарником, так что придется делать немалый крюк. Не поленились…

Ну и считать противника дикими скифами тоже не стоило – и там французов встретили пачками выстрелов из прибрежных кустов. Причем разведку сначала пропустили беспрепятственно, а основную массу переправляющихся драгун стали бить в воде, когда «ни тудыть ни сюдыть».

А разведчиков тем временем расстреляла «вторая линия обороны».

Но силами одной роты переправу дивизии (а может, и корпуса) не сорвать. Однако тормознули ворогов здорово.

То есть темп сбили, и график продвижения похерили серьезно. В намеченный пункт «Б» из стартового пункта «А» они своевременно не прибудут. Подарено еще несколько часов спокойного отступления нашей Первой армии, созданы бытовые проблемы как минимум одной наполеоновской дивизии на ближайшие сутки, ну и как минимум лишняя пара сотен интервентов уже больше никогда не будет представлять опасность для российской армии, а это опять же как минимум полторы сотни жизней русских солдат – старались не зря.

У нас один убитый и четверо раненых. Батюшка Александр Васильевич Суворов такое бы оценил…

А позже я узнал, что в этот же день Храповицкий с Алексеем атаковали еще одну переправу. И достаточно успешно: сожгли наводимые мосты «греческим огнем». Потери там у интервентов небольшие, но важен эффект. Очень надеюсь, что теперь к каждой речке наполеоновские солдаты будут приближаться с некоторой дрожью в коленках. А мы…

А нам нужно продолжать эту «скифскую войну». Отступать, но регулярно огрызаться и создавать проблемы «победителям Европы». Многое по сравнению с реальностью уже сделано. И речь даже не только о боевых нововведениях – стараниями Сереги Горского разрушена система производства фальшивых денег, и французам придется иметь неприятности с местным крестьянством при закупке продовольствия и фуража, а это в современной войне практически то же самое, что лишить горючего механизированные армии времен Второй мировой – встанут «лошадиные силы» наполеоновской «военной машины». Снизит активность кавалерия, будут еле-еле продвигаться артиллерия и обозы, а это для нашей армии подарок небес. А еще имеется «мясо», идущее своим ходом (ведь не мороженые же туши в рефрижераторах везут): быков, баранов и свиней по дороге тоже кормить надо. Медленно передвигающиеся полчища съедят сами себя, поскольку будут стремительно выедать ту местность, на которой находятся столь продолжительное время. А всего-то для этого нужно лишить противника некоторой части зерна и сена, которую он получал в реальности…

И пусть французы сколько угодно жалуются, что мы воюем с ними «нечестно» – хозяин дома волен лупцевать вломившегося к нему грабителя чем ни попадя, хоть ухватом, хоть сковородкой, хоть ночным горшком, и глупо требовать, чтобы действовал он непременно шпагой.

Но в ближайшее время придется дать и классический бой. Четвертый корпус, на воссоединение с которым мы вместе с ротой Первого егерского стремительно маршировали, уже готовил позиции для боя, прикрывающего отход армии Барклая. Силы по сравнению с наступающими французами невеликие: семь пехотных полков (Кексгольмский, Перновский, Полоцкий, Елецкий, Рыльский, Екатеринбургский и Селенгинский), три егерских, сводная бригада гренадер из пяти батальонов, около восьмидесяти пушек и изюмские гусары.

Кстати, с удивлением узнал, что кексгольмцами командует полковник Стессель. Неужели предок того самого генерала, который сдал (сдаст?) японцам Порт-Артур?

Добрались мы до наших войск, когда уже смеркалось. Значит, до рассвета французов ожидать не приходится, даже к полудню вряд ли пожалуют, к тому же завеса из изюмцев наверняка обнаружит приближающегося неприятеля.

Здесь, наверное, стоит дать некоторые пояснения. Я раньше никогда не задумывался над вопросом: а кто и как выбирал место сражения и почему противник в это место приходил?

Представим себе ландшафты средней полосы России в те времена – в основном леса. По лесам проложены дороги, соединяющие некие населенные пункты. И количество таких дорог весьма ограничено. Вдоль дорог (и только вдоль дорог, а как же еще?) деревни, села, городки и города. Но в основном все-таки леса. И тянется армия вторжения по лесной дороге, вытянутая в ниточку. Серьезными силами ее здесь не атакуешь. Но когда-нибудь лес кончится, и появятся луга и поля, раскинувшиеся возле некой деревушки.

Где-то тут и можно выбрать позицию, которую наступающим оставлять в тылу никак невозможно – коммуникации будут немедленно перерезаны, а это чревато уничтожением твоих войск по частям. Ни один военачальник на такую авантюру не пойдет и либо оставит сильный заслон, если на бой «приглашают» не очень значительные силы, либо, что более вероятно, попытается атаковать и уничтожить врага, а потом двинется дальше. Или хотя бы сбить с позиций и заставить отступить и не мешать дальнейшему движению наступающей армии. Какое-то время…

То есть «заступивший дорогу» имеет немало преимуществ: выбор места сражения и в определенной степени времени его начала, может максимально использовать ландшафт для своей пользы, готовя позиции и построив полевые укрепления… Единственное, в чем он, как правило, уступает – в численности имеющихся под его началом солдат.

Можно, конечно, надеяться на преимущество в качестве своего войска, но не в данном случае: маршалы, офицеры и рядовые армии Наполеона уже не первый год показывали армиям всей Европы, что они вояки не из последних. В том числе и русским: Аустерлиц забудется еще не скоро.

Но тем более необходимо поскорее сбить спесь с зарвавшихся галлов и иже с ними.

…Несмотря на весьма выматывающий марш-бросок в два с половиной десятка верст, спал я в эту ночь плохо, а наутро пошел вместе со своим десятком минеров делать последнее из того, что перед этим сражением сделать мог. Должно сработать. Хоть частично…

А дальше от меня практически ничего не зависит – командовать пехотинцами или артиллеристами не умею, кавалерист вообще никакой. Теперь только ждать…

Ко всему вдобавок то ли Барклай отдал соответствующее распоряжение, то ли сам Остерман принял это решение, но со мной поступили в соответствии с известной командой все того же Наполеона, которая отдавалась по французской армии в египетском походе в случае опасности: «Ослов и химиков в центр каре!» То есть берегли тягловую силу и тех, кто умел делать порох.

Я кадр достаточно ценный, к тому же ценности собственно на поле боя не представляющий.

Правда, справедливости ради надо сказать, что и моих минеров, и инженерную роту с позиций тоже убрали подальше в тыл – даже солдаты-пионеры слишком дорогое имущество в армии, чтобы выставлять их под огонь противника без необходимости.

Генерал же приказал находиться при его штабе.

Александр Иванович одобрительно кивнул, когда увидел мое появление на «штабном» холме, но больше на скромного обер-офицера внимания не обращал – были дела поважнее: французы уже выходили на исходные для атаки позиции.