— Нет, не пытались, — согласилась она. — И хотите сейчас сказать, что если бы… Если бы в вашей жизни… в прошлом… вы совершили что‑то… что‑то дурное… ужасное… тоже не скрыли бы этого от меня? И что я должна верить вам… доверять?.. Да?

— Но вы не сделали ни того, ни другого, — сказал он резко. — Не захотели… Или не смогли…

Она протянула к нему руку, но тоже не коснулась его.

— Да… Наверное, вы правы.

Ветер ворвался в каминную трубу, загудел в ней, из очага в комнату выплеснулся клуб дыма. Задрожали стекла в оконных рамах. Видимо, к ночи разыгралась буря.

Оуэн снова отошел к камину. Он стоял там, не говоря ни слова, и Пен напрасно надеялась, что услышит от него еще что‑то: о том, как они будут существовать дальше, о том, что случилось на самом деле с его женой и детьми и что нужно сделать ей, чтобы он простил то оскорбление, которое она, по‑видимому, нанесла ему.

Нарушив наконец долгое тягостное молчание, Пен сказала:

— Все‑таки как мы сумеем выбраться отсюда, не попав к ним в руки? И что будет с моим ребенком, если я должна буду с ним расстаться?

Он посмотрел на часы.

— Наступает время действовать, и сейчас я постараюсь все объяснить. — Он выпрямился, голос у него сделался решительным, энергичным. — Вам предстоит сыграть существенную роль в нашей игре, и присутствие ребенка мы сможем употребить с пользой для себя…

Спустя полчаса они тихо прошли через анфиладу темных пустых комнат, в одной из которых спали, не снимая верхней одежды, Сьюзен и Матильда; за задернутыми занавесками находилась постель принцессы.

Пен подошла к ночному столику, взяла с него небольшую круглую коробку, отдала Оуэну, и тот положил ее в карман камзола.

В последней комнате, предназначенной для прислуги — сейчас она была пуста, — Оуэн отодвинул щеколду на двери и осторожно выглянул в узкий коридор. Как и предполагалось, в нем никого не было: Пемброк не посчитал нужным выставлять стражу вокруг покоев принцессы, поскольку не мог и подумать, что его так называемая гостья со своими тремя придворными дамами осмелится совершить побег из хорошо охраняемого замка.

Оуэн проскользнул в темный коридор, исчез в его тени.

Пен снова заперла дверь на засов. После чего вернулась в гостиную и убедилась, что маленький Филипп крепко спит.

Дурное предчувствие, близкое к панике, неимоверная усталость, чувство безнадежности в отношениях с Оуэном опустошили ее. Она заставила себя взять кусок хлеба с мясом и, с трудом пережевывая, опустилась на низкое сиденье возле огня.

— Пен!

Вздрогнув, она открыла глаза и поняла, что все‑таки заснула.

В дверях стояла принцесса Мария, полностью одетая, только без головного убора. Волосы, заплетенные в косы, спускались па плечи; сейчас она выглядела моложе своих тридцати шести лет.

— Я так и не смогла уснуть, — сказала она. — Где шевалье?

— Ушел, чтобы подготовить ваш отъезд, мадам.

Принцесса приблизилась к огню.

— Ну и как же он намеревается устроить это? — спросила она с раздражением. — По‑прежнему держит в тайне? Скоро рассвет. Почему он не воспользовался ночным временем?

— Потому что хочет, чтобы это произошло совершенно открыто, при большом стечении народа. — Пен добавила топлива в угасающий огонь. — Но ему потребовалась для этого ваша печать, мадам, и он осмелился одолжить ее ненадолго.

При этих словах она с опаской взглянула на принцессу, ожидая взрыва, но та, к ее удивлению, оставалась почти спокойной и молчала.

— Ему нужно было отдать распоряжения от вашего имени, мадам, о том, чтобы к рассвету приготовили лошадей и карету, — продолжила объяснения Пен. — Нортумберленд и Суффолк уехали к себе и вернутся позднее. Шевалье уверен, что до их появления никто не осмелится помешать вам поехать к ранней утренней службе в собор Святого Павла. А к моменту вашего выезда у ворот замка уже соберется немало жителей Лондона. Об этом позаботятся люди, нанятые французским посланником.

— Агенты? — поморщившись, спросила принцесса.

— Да, мадам, — бесстрастно подтвердила Пен.

— Понимаю. — Принцесса опустилась на скамейку, оставленную Пен. — И что дальше?

— Дальше, мадам, собравшиеся возле замка будут шумно приветствовать ваше появление и сопроводят вас до самой церкви. В их присутствии никто не осмелится задержать вас.

Принцесса оперлась подбородком на руку и задумчиво смотрела в огонь камина, который больше изображал тепло, чем давал его.

— Что ж, все выглядит просто, по убедительно, — наконец изрекла она. — А что потом? Должна я буду просить убежище в церкви?

— Ни в коем случае, мадам.

— Но как же? Ведь стоит только выехать за пределы Лондона, как Нортумберленд прикажет задержать меня.

— Нет, мадам, этого не должно случиться. Как только мы окажемся в церкви, вы почти сразу незаметно покинете ее через боковой выход, и затем под охраной надежных людей — их отобрал шевалье д'Арси — вас тайными путями вывезут из Лондона и доставят в Эссекс. Еще к вечеру. А уж там вы будете под защитой кораблей вашего кузена императора.

— А ты, Пен?

— Я… Сначала останусь в церкви на вашем месте, переодетая в ваше платье. А потом отправлюсь с ребенком в Холборн под защиту родителей.

Она замолчала, подбирая слова, так как должна была сейчас рассказать о главном в плане Оуэна, о том, что могло встретить недовольство и сопротивление принцессы, весьма настороженно относящейся ко всему, что, как ей казалось, могло попрать ее достоинство.

— Для большей предосторожности, — вновь заговорила Пен, — шевалье предлагает мне начать играть вашу роль еще при выходе из замка. Вы же покинете это место в платье служанки с ребенком… с моим Филиппом на руках. В этом случае можно быть вполне уверенными, что вас никто не узнает. Сьюзен и Матильда тоже отправятся с нами. — Чтобы предотвратить дальнейшие расспросы, она поспешно добавила:

— Всем известно, как вы умеете опекать вашу прислугу, поэтому никого не удивит, если в вашем окружении появится какая‑то женщина со своим ребенком.

Принцесса недовольно взглянула на Пен.

— Но я… я в одежде служанки?

— Платье служанки, мадам, в обмен на трон, — спокойно сказала Пен. — По‑моему, игра стоит свеч. — И чуть смягчила пафос сказанного, добавив:

— В таком костюме вы будете в полной безопасности на протяжении всей поездки.

Наступило молчание. Принцесса смотрела на тлеющие угли в камине, думая о превратностях судьбы, вспоминая тяжкие годы детства и юности.

— Что ж, — произнесла она с тяжелым вздохом, — если все эти ухищрения, о которых ты говоришь, помогут мне сохранить жизнь и переиграть Нортумберленда, то, как ты правильно сказала, игра стоит свеч. Переодевание в чужую одежду не самое большое унижение. Благодарение Богу, что моя нынешняя судьба совпала с интересами Франции и у нас появился такой блестящий помощник. Грех не воспользоваться умением шевалье, пока он на нашей стороне.