Приношу свои извинения за все огрехи этого письма и имею честь оставаться

Вашим покорным слугой,

Хидэёси Тайко»[93]

Но определенно были некоторые различия, установившиеся в разных местностях, в силу почитания Инари военным сословием. У самураев Идзумо, бог риса, по очевидным причинам был божеством весьма чтимым; и вы по-прежнему можете видеть в саду почти каждого старого жилища сидзоку[94] в Мацуэ небольшое святилище Инари Даймёдзина, с маленькими каменными лисами, сидящими перед ним. И в представлении низших сословий все самурайские семьи владели лисами. Но самурайские лисы не внушали никакого страха. Они считались хорошими лисами; и непохоже, чтобы в феодальную эпоху суеверие о нинко или хито-кицунэ каким-либо невыгодным образом сказывалось на каких-либо самурайских семьях в Мацуэ. И только лишь после упразднения военного сословия, когда его наименование как просто дворянства было заменено на сидзоку, некоторые семьи пострадали в силу этого суеверия по причине межсословных браков с тёнин, или людьми из торгово-ремесленных классов, среди которых такое предубеждение всегда было сильно.

Крестьяне считали Мацудайра, даймё Идзумо, самыми крупными лисовладельцами. Верили, что один из них использовал лис как гонцов в Токио (следует отметить, что, согласно народной вере, лис способен добраться от Иокогамы до Лондона за считаные часы); и в Мацуэ рассказывают историю о лисе, попавшем в капкан[95] возле Токио, к шее которого было привязано письмо, написанное князем Идзумо утром того же дня. Посвященный Инари великий храм Инари на замковых землях – О-Сирояма-но-Инари-Сама, – с его тысячами и тысячами каменных лис, селяне считают красноречивым свидетельством преданности Мацудайра, но вовсе не Инари, а именно лисам.

Ныне, однако, невозможно установить родовые различия в этой призрачной зоологии, где каждый вид эволюционирует во все иные. И даже не представляется возможным избавить ки, или душу лиса, и досточтимый дух пищи от того заблуждения, в котором они оба безнадежно срослись под именем Инари в смутных представлениях своих поклонников-крестьян. В действительности древняя мифология Синто вполне определенно говорит о досточтимом духе пищи и так же определенно обходит молчанием тему лис. Но крестьяне провинции Идзумо, как и крестьяне католической Европы, создают свою собственную мифологию. Если спросить, молятся они Инари как злому или как доброму божеству, то они скажут вам, что Инари добрый и что лисы-Инари тоже добрые. Они расскажут вам о белых лисах и темных лисах – о лисах, которых следует почитать, и о лисах, которых следует убивать, – о добром лисе, который кричит «кон-кон», и о злом лисе, который кричит «кай-кай». Но крестьянин, одержимый лисом, выкрикивает: «Я Инари – Ямабуси-но-Инари!» или какой-то иной Инари.

V

Лис-демонов особенно страшатся в Идзумо в силу трех дурных обыкновений, им приписываемых. Первое – это силою колдовства вводить людей в заблуждение либо в отместку за что-либо, либо просто из озорства. Второе – это становиться домашними слугами в какой-нибудь семье и в результате превращать эту семью в страх и трепет для ее соседей. Третье и наихудшее – это вселяться в людей, делать их одержимыми своей демонической силой и мучительно доводить их до сумасшествия. Эта беда именуется «кицунэ-цуки».

Излюбленное обличье, принимаемое лисами-демонами, с тем чтобы вводить род людской в заблуждение, – это образ красивой женщины; намного реже принимается образ юноши для обмана кого-либо иного пола. Несть числа рассказам, как устным, так и письменным, о коварстве женщин-лис. И опасную женщину из той категории, чье искусство заключается в обольщении мужчин и завладении всем, чем они обладают, в народе называют смертельно оскорбительным словом – «кицунэ».

Многие утверждают, что в действительности лисы никогда не принимают человеческий облик, но они лишь вводят людей в подобное заблуждение посредством своего рода гипнотической силы либо накрывая их неким магическим облаком.

Лисы не всегда принимает женский облик с каким-то злым умыслом. Есть несколько рассказов и одна действительно чудесная пьеса о лисе́, принявшей облик красивой женщины, вышедшей замуж за человека и родившей ему детей – все это в благодарность за какое-то оказанное ей благодеяние: их семейное счастье омрачалось лишь некими странными хищными пристрастиями их потомства. Но ради лишь достижения какой-то демонической цели женское обличье не всегда служит лучшей маскировкой. Есть мужчины, совершенно не поддающиеся женским чарам. Но лисы всегда найдут, как изменить внешность; и они могут принять больше обличий, чем Протей. Более того, они могут заставить вас видеть, или слышать, или вообразить себе все то, что они пожелают, чтобы вы видели, слышали или вообразили себе. Они могут заставить вас видеть вне времени и пространства; они могут вызвать прошлое и открыть будущее. Их могущество не было подорвано принятием западных идей; ибо разве не лис всего лишь несколько лет тому назад отправил поезда-призраки мчаться по Токкайдской железной дороге, приведя этим в великое смятение и до смерти напугав машинистов паровозов этой компании. Но, как и все демоны, они предпочитают уединенные места для своего явления. Ночью они любят вызывать необычные призрачные огни[96], наподобие горящих фонарей мелькающие над опасными местами; и чтобы уберечься от этой их каверзы, необходимо знать, что, сложив руки нужным образом, так чтобы между перекрещенными пальцами оставался просвет ромбической формы, вы можете загасить этот колдовской огонь на любом расстоянии, просто подув через это отверстие в направлении такого огня и прочтя определенное буддистское заклинание.

Но не только лишь в ночное время демонстрируют лисы свою склонность к дурным проделкам: средь бела дня лис может искусить вас пойти туда, где вы непременно найдете свою погибель, либо напугать вас, чтобы заставить отправиться в это место, вызвав некое видение или вынудив вас вообразить, что вы чувствуете землетрясение. Вследствие чего крестьянин старого закала, наблюдая что-либо крайне необычное, не слишком-то спешит верить глазам своим. Самым интересным и ценным свидетелем потрясающего извержения Бандай-Сан в 1888 году – разнесшего огромный вулкан на малые фрагменты и опустошившего территорию площадью двадцать семь квадратных миль, ровняя с землей леса, оборачивая реки вспять и погребая под слоем камней и пепла все окрестные деревни со всеми их жителями, – был старый крестьянин, который наблюдал весь этот катаклизм с вершины соседней горы столь же невозмутимо, как если бы он смотрел нечто происходящее на театральных подмостках. Он увидел черный столб пепла и пара, поднимающийся на высоту двадцати тысяч футов и на самом верху расползающийся во все стороны в форме зонта, заслоняющего солнце. Затем он почувствовал, что на него изливается странный дождь, горяче́е, чем вода горячих источников. Потом все почернело, и он почувствовал, что гора под ним ходит ходуном до самого своего основания, и услышал раскат грома такой чудовищной силы, что казалось, будто бы весь мир рушится. Но он сохранял почти олимпийское спокойствие, пока все не завершилось. Он решил для себя ничего не бояться, твердо полагая, что все им видимое и слышимое было всего лишь дьявольским наваждением, насланным колдовством какого-то лиса.