— Тьфу, черт, — тоже рассмеялся Николай. Но вновь посолиднел. — Между прочим, ничего смешного. Завхоз, завхоз… Да кто из вас хоть чуть-чуть представляет, что это такое — иметь на руках огромное хозяйство!

Надя понимающе кивала его словам, вспоминая…

Чумазая Машка — лоб и щека в чем-то черном — разбирала отверткой кораблик. Она сосредоточенно отвинтила капитанскую рубку и уже отдирала от бортов палубу, когда раздался крик продавщицы:

— Ты что вытворяешь?! Родители, товарищи родители, чей это ребенок?

Надя метнулась от кассы к прилавку с игрушками.

— Машка, горе ты мое! На секунду нельзя отвернуться!

— Мама, не волнуйся, я сейчас все починю…

— Она починит! — возмущалась продавщица. — Кто это у меня теперь возьмет?

— Мы возьмем, мы, — поспешно заверила Надя. — Сколько стоит?

— Семь восемьдесят.

— Ой, мамочка! — ахнула Надя.

— Так он же на полупроводниках, — со знанием дела объяснила Машка. — У него три режима работы…

Надя, не дослушав, выгребла все бумажки с мелочью и показала пустой кошелек дочери:

— Вот! Кроссовок теперь не видать!

— Нужны мне эти кроссовки! — фыркнула Машка.

— Ах, тебе не нужно? А Ирише и Сашке нужны. Им после тебя эти кроссовки носить было положено.

— Мама Надя, ну извини, ну прости, — затараторила Машка. — Все равно я этот кораблик уже разобрала… нечаянно… А теперь я к нему кое-что приделаю и такое путешествие устрою… кругосветное!

Надя, нагруженная как ломовая лошадь — две сумки в руках и рюкзак за спиной, — бросилась в последний штурм к выходу из «Детского мира», этого безумного, безумного, безумного мира, наполненного гулом и коловращением потоков мам, пап и детей.

Машка катила за мамой знакомую коляску, верх которой был закрыт клеенкой, а на борту красовались уже восемь звездочек.

Но к выходу они не пробились — путь им преградили полная блондинка в черном костюме с белым жабо и молоденький сержант милиции. Он вежливо козырнул Наде, блондинка что-то сурово сказала… И Надя с Машкой не успели опомниться, как оказались в небольшой комнате администратора.

Блондинка уселась за свой стол.

— Ну, сержант, выясняй!

— Да, — снова козырнул милиционер, — мы бы хотели выяснить, что у вас, гражданочка, имеется в этих сумках?

— Покупки имеются, — не понимала Надя, — вещи разные…

— Вот именно — очень разные! — съязвила блондинка. — Я за ней долго наблюдала. Набирает все подряд во всех отделах, всех размеров — от двадцать шестого до сорок шестого. Одних пеналов пластмассовых семь штук взяла! Скупают все, а потом спекулируют!

Надя онемела от возмущения. А Машка закричала:

— Что вы врете? Что вы врете?

— Ах, они еще оскорбляют! Сержант, составляй протокол!

Может, в другой раз добродушие и улыбчивость Нади победили бы. Но сейчас она была на пределе.

— Составляй протокол! И что здесь, не забудь! — Она сорвала клеенчатый верх коляски и стала выкладывать на стол. — Сахару пять кило, хлеба три буханки, котлет любительских сорок штук, сосисок молочных четыре килограмма!

И связку этих сосисок она набросила, как ожерелье, на шею блондинки.

— Ах, что это… кошмар! — блондинка срывала с себя сосиски.

— Мамочка, молодец! Молодец! — восторженно вопила Машка.

— Гражданка, гражданка, — оторопел сержант, — к порядку прошу, к порядку…

— А это, по-вашему, порядок?! — Надя разбушевалась. — Это порядок — не думать о многодетных матерях? Семь пеналов… Да мне, если хотите знать, одной картошки на зиму надо тонну! Тыщу килограмм! Об этом кто думает? Кто? Размеры двадцать шесть — сорок шесть? А у меня они и есть — всех размеров! Думаете, дети безразмерные бывают? Порядок, да? Это что, порядок: Герои Труда, Герои Союза — все без очереди, имеют право, а мать-героиня — нет! А между прочим, всех этих героев она родила — мать!

Все притихли от ее взрыва.

И она опомнилась, достала иэ сумочки паспорт.

— Извините, я просто хотела сказать… Вот, у меня восемь детей. Вот посмотрите…

— Все ясно, ясно, — смущенно отталкивал паспорт сержант, — извините, гражданочка, ошиблись.

А блондинка сказала то, чего лучше бы ей не говорить:

— Да, накладка вышла. Но в принципе порядки у нас правильные. А то есть и такие героини: восемь детей — и отцов восемь.

— Мама! — закричала Машка. — Она… она… ведьма она!

Машка отчаянно выхватила из кармана какую-то петарду, рванула ее перед носом блондинки, раздался оглушительный хлопок, и все заволокло облаком сажи.

Облако рассеялось — блондинка превратилась в негритянку.

Вечером в доме был траур. Бели передавали тарелку, куклу или карандаш, то делали это молча. Машки нигде не было видно. На кухне Надя и старшая дочь Наташа мыли посуду. А младший сын Антон посуду вытирал.

Обстановку несколько разрядил Кирилл, возникший с огромной сковородкой и огромным дуршлагом — наверное, с тысячей дырок.

— Готово! Можно промыть хоть три кило макарон! А здесь — жарить яичницу для всей семьи! Сразу!

— Нашел время, — только и сказала Надя.

— Елки! — огорчился Кирилл. — Сама виновата. Ни за что ребенку всыпала.

— Ни за что? Это она в магазине ничто устроила?

— Я бы им за тебя, мама Надя, еще не так дал! — грозно заверил Антон.

Надя молча терла щеткой все одну и ту же тарелку.

— Час из ванны не выходит, — вздохнул Кирилл.

— Перед ужином сама руки мыла. С мылом, представляете? — вздохнула Наташа.

— А мне она за соль «спасибо» сказала, — вздохнул Антон.

Надя не выдержала — слезы покатились по ее щеке. Кирилл поспешно сказал детям:

— Сходите-ка, гляньте, как она там?

Наташа с Антоном удалились, а Кирилл обнял жену:

— Ну, чего ты? Не казнись!

— Ой, мамочка! — всхлипнула Надя. — У нее, наверно, моральный шок… Если ребенка несправедливо наказать, он может надломиться. Я в «Здоровье» читала.

Возвратились Антон и Наташа. Опечаленные.

— Душ там шумит, — сообщила Наташа. — А Машка из-за двери сказала: «Еще раз голову помою». Представляете?.

— А я ей говорю: «Как ты себя чувствуешь?» — добавил Антон. — А она мне: «Спасибо, хорошо чувствую».

— Все! — звенящим голосом сказала мама. — Надо звать врача!

— Елки, это еще чего?! — вскрикнул Кирилл.

Под дверь кухни вползла какая-то пенистая масса.

Семейство выбежало в прихожую… и утонуло в заполнившем все пространство огромном мыльном облаке. Только руки-ноги-головы то тут, то там выныривали из него, да реял над всеми победный крик Машки:

— Я изобрела шампунь! Сильноскоромногопенящийся шампунь!

И Надя, на миг вынырнувшая из пены, облегченно простонала:

— Слава богу, ребенок здоров! Нормальный ребенок!

Юлик о чем-то переговаривался с пультом через микрофон, висевший на шее телеоператора.

Надю тронул за плечо лысенький толстячок.

— Надежда, слышь, дай глянуть твой конспектик.

— Какой… конспектик?

— Ну, этот… что сделала в жизни и чего ждешь?

— Ой, Сеня! — изумилась она. — Опять