– Почему бы и нет? – пожал плечами Сид.

– Почему бы и нет? Вы еще спрашиваете? Как я покажусь ей в таком виде? – с горечью спросил Бен, указав на культю. – Я больше не мужчина.

– Не мужчина? – переспросил Сид. – А что случилось? Неужто джерри вышибли тебе и мозги? – (Бен растерянно моргнул, разинув рот.) – Думаю, так оно и случилось. Это единственное приемлемое объяснение, почему ты торчишь в палате, скулишь, жалуешься на судьбу и жалеешь себя, вместо того чтобы спуститься вниз и встретиться со своей хорошенькой невестой.

Бен насупился. Он уже хотел прогнать Сида, как вдруг засмеялся. Смех звучал все громче, становясь истеричным, затем сменился громкими судорожными рыданиями. Сид видел такое не впервые. В госпитале работали прекрасные, образованные врачи, но их разговоры с пациентами отличались от грубой прямоты Сида. А грубость порой была единственным средством, вышибавшим раненых из психологической трясины.

Сид присел рядом, похлопывая Бена по спине и терпеливо дожидаясь, пока не схлынут эмоции.

– Ты закончил? – спросил он, когда парень затих, и Бен кивнул, вытирая рукавом глаза. – Я знаю твою историю. Читал твой послужной список. Ты ушел в армию в первые же дни войны. Три года воевал во Франции. Командование не раз хвалило тебя за храбрость. Воевал бы и дальше, если бы бомбой джерри не оторвало ногу. Ты валялся в грязи и едва не умер от потери крови. Потом от заражения. Полевой врач, лечивший тебя, признается, что ты каким-то чудом остался жив. Все это говорит о тебе как о полноценном мужчине. Вот так-то, Бен Коттон. С одной ногой ты в большей степени мужчина, чем очень и очень многие с двумя.

Бен молчал, однако Сид видел, как у парня двигается челюсть. Он наклонился, поднял протез и протянул Бену, надеясь, что тот возьмет. Бен взял и начал его пристегивать.

– Я не могу нормально ходить, – признался парень. – Шаркаю, как старик.

– Пока не можешь, – поправил его Сид. – Нужно поупражняться. Не торопись и займись этим.

– А что с вашей ногой? – спросил Бен. – Я вас видел. Вы хромаете. Тоже ранили на войне?

– Нет. Меня покалечил молодой бычок. А потом попался врач-неумеха. Давно это было. И далеко отсюда. В Денвере. Я работал на скотобойне. Один из бычков вырвался и опрокинул меня, сломав мне ногу. Врач соединил кости, но кое-как. Они неправильно срослись. В основном нога меня не беспокоит, но иногда начинает болеть, и тогда я хожу с тростью.

– Вы ведь женаты? – спросил Бен. – На той докторше?

В его вопросе Сид уловил настороженность.

– Да, – ответил Сид. – Она полюбила меня до того, как я сломал ногу. И продолжает любить до сих пор. – (Бен кивнул.) – Я принес тебе одежду. А то врачи говорят, что ты разгуливаешь по коридорам в ночных рубашках. Зачем – понять не могу. Неудивительно, что ты не чувствуешь себя мужчиной. Давай-ка надевай брюки.

Бен поблагодарил его, потом оделся и встал. Он сделал несколько неуклюжих шагов, остановился у двери и, стиснув кулаки, посмотрел на Сида.

– Я боюсь, – признался парень.

– Я тебя не упрекаю, дружище. Женщины страшнее любого оружия в арсенале этих чертовых джерри.

Тогда Бен улыбнулся. Потом развернул плечи и пошел к лестнице.

Выждав несколько минут, Сид тоже спустился вниз, мельком заглянув в комнату для посетителей. Невеста Бена – ее звали Аманда – плакала и смеялась. Сид видел, что это слезы радости.

Сид отошел от двери. Мимо проходил доктор Барнс. Судя по плащу, шляпе и портфелю в руке, психиатр собирался домой. Он тоже заглянул в комнату для посетителей и улыбнулся.

– Поздравляю, мистер Бакстер! Браво! – тихо сказал врач.

– Думаю, мы скоро увидим, как у Бена появится аппетит, он станет разговорчивее и начнет усерднее учиться ходить на новой ноге. Не правда ли, удивительно, как женщинам удается нас встряхнуть?

Доктор Барнс засмеялся:

– Удивительно, как вам удается справляться с трудными пациентами.

– Для этого самому нужно побывать в передряге, – ответил Сид.

Барнс сообщил, что уходит домой, и спросил, не составит ли Сид ему компанию.

– Я тоже скоро пойду. Но сначала хочу навестить Стивена, если вы не возражаете.

– Ничуть, – ответил доктор Барнс и нахмурился. – Есть какие-нибудь признаки жизни?

– Возможно, – дипломатично ответил Сид.

– Вы серьезно? – обрадовался психиатр.

– Погодите радоваться, дружище. Я же сказал «возможно». Пока не знаю. Мне показалось, что я увидел проблеск. Вчера, когда водил его в конюшню. Я узнал, что его родня – фермеры, и решил…

– Как вы это узнали? Стивен отказывается говорить.

– Написал его отцу. Попросил как можно подробнее рассказать о жизни Стивена. Довоенной, разумеется. – (Удивленный доктор Барнс кивнул.) – Вот так мне и пришла мысль взять его в конюшню, поводить среди лошадей и коров. Мне показалось… может, я это только вообразил… но мне показалось, что его дрожь немного уменьшилась. Я видел, как у него изменился взгляд, когда он увидел Ганнибала, крупного тяглового жеребца. Это длилось всего секунду. Вот я и решил нынче вечером снова прогуляться с ним в конюшню, когда животные вернутся с полей и там будут доить коров.

– На редкость нетривиальный метод, но, ради Бога, продолжайте. Спокойной ночи, Сид.

– Та-ра, док.

Сид прошел по длинному коридору в конец здания. Стены палат, находящихся там, были обиты войлоком и не имели коек. Только матрасы. Эти палаты предназначались для жертв психических травм. Многие из них совершенно не пострадали телом, однако Сид знал: из всех пациентов Уикершем-Холла эти – самые тяжелые и закрытые для внешнего воздействия.

Когда они с Индией открывали этот госпиталь, оба и понятия не имели о фронтовых психических травмах. Они были готовы принимать пациентов, лишившихся рук и ног, получивших сильные ожоги и травмы черепа от пуль и осколков. Но для них самих было настоящим шоком увидеть дрожащих и трясущихся молодых мужчин. Иные сидели в колясках, застыв, как изваяния. Глаза одних были плотно закрыты, у других – опущены вниз, у третьих – почти вылезали из орбит, словно они и сейчас смотрели на массовую бойню, повредившую рассудок.

Доктор Барнс предлагал таким пациентам рассказать о пережитом на поле боя, поделиться случившимся, а не держать в себе. Иногда это давало результат, иногда нет. Сид внимательно наблюдал за методикой психиатра. Тот, конечно же, руководствовался самыми благими намерениями, однако Сида терзали сомнения. Эти солдаты прошли через ад кромешный. Поможет ли им рассказ о пережитых ужасах?

– Ну кто захочет снова и снова говорить об этом? – спросил он у Индии. – Разве наши бедняги не хотят попросту забыть все это? Им хочется любоваться деревом, гладить собаку и не вспоминать, как сидели в окопах. По крайней мере, до тех пор, пока не окрепнут и не научатся справляться с воспоминаниями.