– Что? – вытаращилась Аня.

– У такой красивой девушки не может же не быть мужа, – расплылся мужик в золотой улыбке.

– Нет у меня мужа. И разговаривать мне не очень хочется.

– Как не хочется, когда ты одна сидишь! А что же у тебя мужа нет? Умер?

– Да не было у меня никакого мужа!

Мужчина опять заметно расстроился.

– Как же так! – сокрушенно сказал он. Казалось, ему хочется развести руками, но он не мог, продолжая смешно цепляться за решетку. – А сколько же лет тебе, красавица?

– Двадцать восемь.

Лицо у мужчины вытянулось.

– Двадцать восемь… – печально повторил он. – И никогда не было мужа! И детей наверняка нет?

– Нет.

– Ты не расстраивайся, – произнес он со слабой улыбкой. Голос его при этом звучал так похоронно, что было ясно – расстраиваться Ане уже поздно. – У меня три жены есть. Если через год так и не выйдешь замуж, ты мне позвони. Я на тебе женюсь. Ничего, что двадцать восемь. Ты красивая. Как тебя зовут?

– Аня, – сказала Аня, которую разговор внезапно стал забавлять.

– А меня Икрам. Вот тебе мой телефон. – Мужчина крякнул, попытавшись одной рукой удержаться на решетке, а другой полезть в карман, но не смог и пропал из вида. Через секунду на Анин подоконник опустился клочок бумаги, и мужчина снова показался в окне. – Ты мне позвони, когда выйдешь. В Таджикистан тебя отвезу. Там знаешь, как красиво?

– Спасибо, – сказала Аня, уже почти смеясь. – Можно я почитаю теперь?

– Читай, конечно. Но как же так, двадцать восемь!.. – горько пробормотал себе под нос Икрам и спрыгнул на землю.

Аня выждала, когда он отойдет, и на всякий случай закрыла окно.

Через бесконечное множество песен восьмидесятых, во время которых Аня всерьез подумывала о том, чтобы повредить себе второе ухо, за ней пришла блондинка и вывела ее на прогулку. На улице оказалось намного холоднее, чем казалось из камеры. Аня застегнула толстовку до горла и прошлась от стены до стены. Из окон к ней тут же потянулись страждущие в поисках сигарет, а как только она подала голос в ответ и этим рассекретила свой пол, страждущих оказалось в несколько раз больше. Не выдержав воплей “Девочка!” и “Красавица!”, Аня забилась на лавку под собственным окном, где ее не могли видеть. Ногам в шлепанцах вскоре стало холодно, и она обняла их руками, радуясь, что она не в театре.

Интересно, а может ли бог не знать о том, что он бог? Жить как обычный человек и даже не догадываться о скрытой в нем силе? Знали ли ее сокамерницы, что обладают магическими способностями? Если предположить, что они действительно были мойрами, то как они появились? Откуда вообще берутся мойры? У них бывают родители? У Ани, по крайней мере, точно были. Она представила своего отца в древнегреческой тоге и фыркнула. А ее брат и сестра? Это передается только по женской линии? Бывают вообще мужчины-мойры? В мифах мужчин вроде бы не было.

Сквозь отверстие в крыше подул холодный ветер, закружив тополиный пух. Аня отогнала его от лица. Был бы какой-нибудь способ проверить свою божественность! Каким бы абсурдным ни казалось это предположение, мысль угнездилась в Аниной голове и ворочалась там, не давая покоя. Почему она не поняла все раньше! Могла бы спросить у сокамерниц напрямую. Аня представила, как задала бы вопрос, и поежилась. Вряд ли бы она, конечно, решилась на такое. С другой стороны, у Алисы можно было спросить – она сама была настолько безумна, что ее и стесняться было нечего. А может быть, не безумна, а божественна.

“Это была моя последняя прогулка”, – подумала Аня, возвращаясь в камеру. Раз уж ожидание невозможно было измерять часами, она, по крайней мере, будет измерять его последними событиями.

– А на звонки вы меня отведете? – спросила Аня у блондинки-полицейской, когда та уже запирала дверь.

– Ты же выходишь сегодня, – удивилась она.

– Все равно. Знаете, как скучно, особенно когда осталось немного.

Блондинка хмыкнула:

– Во сколько ты?

– В три часа должна, – сказала Аня. – Меня в это время задержали.

– Ну, до трех еще отведем, – успокоила блондинка, а Аня с сожалением отметила, что до трех, видимо, еще далеко.

Несмотря на томительность ожидания, время сегодня шло гораздо быстрее, чем вчера, – или просто сегодня все тюремные развлечения концентрировались для Ани в первой половине дня. Она все-таки смогла усадить себя читать, но вскоре ее уже повели на обед. На первое был гороховый суп, а на второе самая загадочная здешняя еда – макароны с квашеной капустой. Аня съела суп и капусту, а макароны не тронула. Она чувствовала себя как ребенок, которому в честь праздника разрешили не доедать нелюбимое блюдо – она могла вообще не обедать, потому что скоро окажется на свободе и там будет есть, что хочет. Что же она съест первым? Аня вспомнила, как ее сокамерницы мечтали о “Макдональдсе”. Разве мойры могут мечтать о “Макдональдсе”? Впрочем, Ане больше всего хотелось простого кефира.

“Это мой последний обед”, – подумала Аня, спускаясь по лестнице.

В камере она снова села читать. Страницу она заложила цепочкой и теперь, как обычно, накручивала ее на палец. Это действие оказывало на нее такой успокоительный эффект, что Аня подумала: заберу ее себе на память как талисман.

Когда ее позвали на звонки, сердце у нее забилось. Это было последнее событие в распорядке тюремного дня, отделяющее ее от свободы. Аня торопливо вышла из камеры за каменномордой женщиной и даже без лишних пререканий назвала свою фамилию и номер полосатого мешочка дежурной. Та, переваливаясь, вынесла ей телефон из кабинета. Не глядя на нее, Аня схватила телефон и юркнула в комнату для звонков.

Сначала она позвонила маме – напомнить, что выходит сегодня. Мама, конечно, помнила. Потом позвонила другу – напомнить, чтобы он встретил ее у входа. Он тоже, конечно, помнил. В соцсети лезть не хотелось: это казалось досадным фальстартом. Что успеешь прочитать за десять минут – а ведь еще совсем немного, и в ее распоряжении будет хоть целый день. Аня снова подумала, что в одном спецприемник полезен – после него даже самая обычная жизнь казалась насыщенной.

“Это мой последний звонок”, – подумала Аня, идя по коридору.

Зайдя в камеру, Аня начала собираться по-настоящему – точнее, по-разному группировать вещи в пакете, стремясь не столько аккуратно их положить, сколько занять время. Еще пару дней назад она смеялась над своими соседками, а теперь сама попала в эту ловушку. Спортивные штаны. Майки. Книжки. Шлепанцы. Нет, сначала книжки. Потом спортивные штаны. Майки. Шлепанцы. Зачем вообще брать шлепанцы – оставить их под кроватью. Надеть джинсы. Кроссовки. Причесаться.

Аня смотрела на себя в зеркало и не могла поверить, что время подошло. Она столько дней воображала себе этот момент – не сам выход, а подготовку к нему, – что освобождение казалось почти немыслимым. У нее даже руки дрожали от волнения. Пригладив волосы, Аня села на койку. Наконец-то дурацкое постельное белье можно было сорвать и выбросить – она сделала это с особым наслаждением. Голый матрас выглядел уныло, но Аня чувствовала настоящее удовлетворение оттого, что все вещи были рассортированы, собраны, выкинуты и больше ничего не отделяло ее от освобождения.