Молли вгляделась в мое лицо и не отводила взгляда, пока я не моргнул.

— Что сегодня произошло? — спросила она.

— Кто-то вломился в офис Клета. Вероятно, друзья Варины Лебуф, — ответил я.

— Они что-то искали? — спросила жена.

— Зачем ставить себя на место уголовников? Это все равно что засунуть руку в несмытый унитаз, — пробурчал я.

— Вот уж сказанул, так сказанул, — заметила Алафер.

— Это просто метафора, — ответил я.

— В следующий раз не забудь сначала рвотные пакетики раздать, — ответила на мои жалкие оправдания Алафер.

— Прекратите оба! — тут уж не выдержала Молли.

— Варина является частью какого-то заговора. Клет заполучил разоблачительные записи, которые впоследствии уничтожил, но Варина думает, что они все еще у него. Кого я никак не могу выбросить из головы — так это Алексиса Дюпре. Я думаю, он служил в СС, а если так, то он работал в лагере смерти в Восточной Европе.

— И почему ты пришел к такому выводу? — спросила Молли.

— Дюпре — это полная противоположность тому, что он о себе говорит, — ответил я.

— Удобно, не так ли?

— Думаешь, он ветеран французского подполья, человек мира? Он и его семья терроризировали фермеров, которых ты пыталась организовать, — ответил я.

— Но это еще не означает, что он бывший нацист.

Я положил нож и вилку на край тарелки так мягко, как только мог, и встал из-за стола, в висках у меня стучала кровь. Я вышел на веранду, сел на ступеньки и бросил взгляд на светлячков, мерцающих в деревьях, и на листву, которую ветер гонял по земле. Я заметил картонную коробку, завернутую в коричневую бумагу, стоящую у нижней ступеньки крыльца. Упаковочная бумага была тщательно сложена на углах и аккуратно перевязана бечевкой. Надписей на коробке не было. Я открыл перочинный нож, разрезал бечевку, снял бумагу, открыл коробку и заглянул внутрь. На поверхности упаковочного материала, представлявшего собой смесь соломы и древесных завитушек, лежал конверт с приклеенным к нему скотчем розовым стебельком. Внутри была толстая карточка с серебряным обрамлением, по центру которой располагалась надпись, сделанная синими чернилами. Я долго не мог отвести взгляда от надписи, затем ножом отодвинул в сторону упаковочный материал и снова заглянул в коробку. Я едва успел закрыть нож и пинком отодвинуть посылку в сторону, когда дверь за мной открылась.

— Дэйв? — позвала Молли.

— Я буду через пару минут, — ответил я.

— Не нужно тебе все держать внутри. Это все равно что пить яд маленькими глотками.

— Ты говоришь, что я приношу свои проблемы домой вместо того, чтобы оставлять их на работе?

— Я вовсе не это имела в виду.

— А я с тобой уже собрался согласиться. Мы с Клетом встретили одного парня по имени Ламонт Вулси. У него глаза настолько синие, что они почти фиолетовые. Знаешь, у кого еще такие фиолетовые глаза? У Гретхен Хоровитц.

Она села рядом со мной, смятенная, словно наблюдая, как вот-вот перед ее глазами произойдет нечто неизбежное и непоправимое.

— Что ты говоришь? Кто такой Вулси?

— Я не уверен. У меня в голове все смешалось. Я не знаю, кто такой Вулси, и я не могу разобраться в собственных мыслях. У меня нет ни малейшего права вываливать все это на тебя и на Алафер. Вот что я говорю.

Жена взяла меня за руку.

— Мне кажется, ты не видишь главной проблемы. Ты хочешь, чтобы Луизиана была такой же, как пятьдесят лет назад. Может, Дюпре на самом деле зло, а может, они просто жадные толстосумы. В любом случае тебе нужно их отпустить. Как тебе нужно отпустить свое прошлое.

— В некоторых лагерях над детьми ставились медицинские эксперименты. Им искусственно меняли цвет глаз.

Молли отпустила мою руку и всмотрелась в темноту.

— Пора положить этому конец. Тебе, Клету и мне нужно сесть и поговорить. Но если ты будешь повторять одно и то же, это нам не поможет.

— Я ничего не придумываю.

Я слышал, как тяжело она дышит во влажном воздухе, словно ее легкие не могли с ним справиться, словно запах сахарного завода и черные волокна дыма застревали у нее в горле. Я не мог понять, плачет она или нет. Я покусывал ногти, уставившись на фонари и листву, серпантином спешащую куда-то по асфальту.

— Что это? — наконец прервала молчание Молли, глядя в тень под кустами камелии.

— Кто-то оставил коробку на ступеньках.

— Что в ней?

— Загляни.

Она наклонилась и потянула к себе коробку. Молли отодвинула в сторону упаковочный материал и попыталась наклонить коробку к себе, но та была слишком тяжелой. Тогда она встала и поставила коробку на ступеньку прямо под светом фонаря. Я слышал, как в коробке звенят друг о друга бутылки.

— «Джонни Уокер Блек Лэйбл»? — спросила она.

— Ты на карточку посмотри.

Она достала ее из конверта и прочла вслух:

— Конь хотел бы тебе это передать. С Рождеством, Лейтенант, — жена посмотрела на меня непонимающим взглядом. — Кто такой Конь?

— Это кодовое имя полковника, под началом которого я служил. Это был гигантский мужик, который голышом ходил в джунгли, выпивал по ящику пива в день и мог сдуть палатку одним залпом из сортира после ужина из бобов и чечевицы. Весь его живот был в огромных шрамах после того, как он принял очередь из «АК». Полковник был лучшим солдатом из всех, кого мне доводилось знать. Он основал подразделение «Дельта».

— Ты никогда мне об этом не рассказывал.

— Все это вчерашний день.

— Зачем это кому-то? Они что, думают, что если отправят тебе ящик виски, то ты обязательно напьешься?

— Кто-то дает мне понять, что он со своими приятелями имеет доступ к каждой детали моей жизни, от моего армейского досье до того факта, что я пьяница.

— Дэйв, ты меня пугаешь. Кто эти люди?

— Очень плохие парни, прямо из преисподней, — ответил я.

В том, что касалось отваги и храбрости под огнем противника, Клет Персел был неординарным человеком. Он вырос в старом ирландском квартале в те времена, когда проекты социального жилья в Орлеане были сегрегированы, а уличные банды состояли в основном из подростков из рабочих итальянских и ирландских семей. Эти парни цепями, ножами и битыми бутылками дрались за контроль над районами, на которые большинство людей побрезговали бы даже плюнуть. Розовый шрам, напоминающий полоску резины, пересекающей его бровь до переносицы, стал для него подарком от пацана из Ибервильских проектов. Шрамы на спине — от пуль двадцать второго калибра, принятых им в спину, когда Клет тащил меня без сознания по пожарной лестнице. Шрамы на ягодицах — напоминание о ремне для правки бритв его отца.