«К тому времени, когда из лагеря подтянулась вызванная мною вспомогательная рота, — писал адмирал в своих дневниках, — нам удалось вывести и вынести из Храма всю группу Виллановы. У самого Франсиско были еле заметны пульс и дыхание. Вся тройка рядовых, взятая им с собой, находилась в состоянии, близком к коме. Трое рядовых успели, как следует из их объяснений, вынести своего командира, которого, по их словам, «обуял Дьявол», из зала-кельи, куда вел проход за аркой с надписью, и попытались найти дорогу к выходу, но оказались в конечном счете в совершенно другой части проклятого, залитого светом «янтаря» лабиринта. Объяснить, что же все-таки приключилось с ними после того, как они прошли под украшенным рунами сводом, пострадавшие могли лишь весьма приблизительно.

Никольский и его группа, усиленная Джи-Джи и его людьми, из которых двоих успели покусать ночные древесные гадюки, появились, когда я рассматривал на походном дисплее исходную видеозапись, снятую видеокамерой со шлема Франсиско. Вторая ее часть — та, что относилась к событиям, последовавшим вслед за тем, как группа прошла под сводом арки, украшенной загадочной надписью, — была еще менее понятна, чем бредни самих злосчастных первопроходцев. Зато сама надпись была великолепно видна. Это были действительно руны Предтеч. Соединив свои познания и познания Джи-Джи, нам удалось осилить ее смысл: «Сколько бы вас ни вошло во Врата, выйдут из них только трое, сохранивших жизнь и разум»».

«Можно только сожалеть о том, что Вилланова был абсолютно несведущ в письменах Предтеч, — сокрушался в своем дневнике адмирал. — Весьма прискорбно и то, что качество изображения, передававшегося на мой монитор, оставляло желать много лучшего… Да, впрочем, я не смог бы прочесть надпись достаточно быстро.

Хотя мы и потеряли в этом походе полную дюжину человек, то, что случилось с этой четверкой, повергло меня в особое уныние, под стать унылому, пасмурному миру, который окружал нас на этих пустынных, залитых осенней мглой просторах Северного полушария. В этой мгле ставшие уже хорошо заметными — словно Храм все больше всплывал из-под скал — янтарные огни казались глазами притаившейся стаи жестоких и голодных зверей. Колорит обстановки дополняли стоны встревоженных нами Каиновых птиц. С удовольствием перестрелял бы проклятых тварей, но они умудряются быть совершенно незаметны в этом заросшем черным бурьяном нагромождении скал.

Троих, сопровождавших Вилланову, удалось привести в чувство. Самого Франсиско врач определил как практически безнадежного. Его так и не удалось вывести из комы и даже доставить живым до района эвакуации тоже не удалось.

Лагерь укрепили, организовали лазарет и наконец нормальную походную кухню. Накормили людей — впервые за несколько суток по-человечески — и оказали помощь покусанным гадюками. Похоже, с ними ничего особо страшного.

В тот же день, ближе к вечеру, я, препоручив пострадавших заботам Джи-Джи, предпринял спуск в галереи Храма самостоятельно в сопровождении двух рядовых. Трое, так трое, черт побери! Меня основательно мучила мысль о том, какой промежуток времени имели в виду те, кто оставил над сводом арки предупреждение входящим. Если бы те четверо прошли под ним не гуськом, а скажем, по-одному, с интервалом в час? Скорее всего, имелось в виду суммарное количество живых существ свыше определенного размера, прошедших через арку. Ну а после того как они покинули «охраняемое помещение»? Отсчет идет заново, или?…

К счастью — к счастью ли? — для нас, таинственное устройство, охраняющее заколдованный проход, видимо, «сбросило счетчик», — и мы трое, хотя и пережив несколько неприятных, напряженных мгновений, один за другим — я первым — прошли под роковым сводом. За ним, после короткого коридора и лестницы, ведшей наверх, оказался миниатюрный «молельный зал», как принято называть такие слегка тесноватые, почти совершенно пустые внутри помещения в современной терминологии — кто знает, чему в них молились и молились ли вообще?

Как и всюду в Храме, освещен зал был относительно мягким, но начавшим чем-то раздражать меня светом, который источал толстый слой украшенного причудливым рельефом «янтаря» — загадочной субстанции, изготовлявшейся Предтечами. Но здесь, в «молельном зале», на возвышении в пол человеческого роста — виданное ли дело — теплилась свеча! Я не сразу понял, что это не коптящее пламя воска, а раскаленный неведомым способом, превращенный в чистое, почти не колеблющееся пламя воздух реет над более темным, чем весь остальной «янтарь», почти непрозрачным резным стержнем, выраставшим из постамента. Мы с интересом рассматривали это непонятное устройство.

— Если бы у Предтеч было все, как у нас, я бы сказал, что это типичный фаллический символ… — сообщил нам свою гениальную догадку рядовой Зингер, явно не в меру образованный.

— Черт его знает что… — задумчиво сказал другой мой спутник — недоучившийся технарь Челли. — Генератор плазмы какой-то… И что же он — так и греет здесь потолок веки вечные или только в нашу честь врубился?

Не имея ответа на столь к месту поставленный вопрос, я приказал провести в помещении замеры радиационного и СВЧ полей и приступил к осмотру помещения. Замеры ничего особенного не показали, а вот мои поиски определенный результат принесли — у одного из чрезвычайно низких, смахивающих больше на норы выходов я нашел то, что у исследователей, описывавших Храм, принято называть кап — прозрачный, смахивающий больше на потек смолы нарост над сделанным когда-то человеческой рукой повреждением. Сквозь этот потек можно было оценить и само повреждение: кто-то не так надо (если судить по размерам капа, лет двадцать — тридцать тому назад) вырезал (или, может быть, выжег) справа от входа, примерно на уровне глаз человека среднего роста, нечто, что мне показалось сначала каким-то подобием радиосхемы или странным орнаментом, резко отличавшимся от орнаментов Предтеч. И, только пройдя в этот вход, я понял — лабиринт! У входа кто-то, решивший позаботиться о своих последователях или о себе самом — в следующий визит, оставил схему начинавшегося за входом-лазом лабиринта.