рядом, а временные трудности лишь укрепляли волю. Вопрос, каким он станет капитаном, его особенно не тревожил. Как ему казалось, он знал, каким нужно быть, а время покажет, кто был прав.

* * *

Велев выбрал из стопки записных книжек-календарей датированную 1965 годом. На странице с датой одиннадцатого ноября стояла запись красными чернилами:

В 08.45 вылетаю в Лиепаю через Ригу капитаном на "Фергану".

Отныне:

Программа минимум — желательно быть в числе первых, но главное не оказаться последним.

Программа максимум — оказаться равным среди первых!

Так когда-то перед забегом на дистанцию настраивал его тренер по скоростному бегу на коньках. Примерно тому же учил отчим: Если что-то делаешь, постарайся как для себя — сделай это лучше других.

Первый рейс капитаном: Лиепая — Гётеборг, груз — кокс.

Обратный рейс: Гётеборг — Сарпсборг — Таллин.

Перед отлетом его в отделе кадров задержала Дорофеева и довольно подробно охарактеризовала теперь уже экипаж. Глядя в судовую роль, он отметил, что вновь оказался самым младшим по возрасту среди командиров.

— Может заменить кого-то уже сейчас? — спросила Евгения Ильинична, — трудно тебе будет, эти два, — она указала на старпома и второго штурмана, — мужики засидевшиеся, могут и не принять.

— Не примут, тогда и посмотрим. Я на этом судне не новичок и "новой метлой" быть не собираюсь. Не сработаемся — сами уйдут.

— Не если так, то удачи тебе, капитан!

* * *

НЕЛЕГКОЕ НАЧАЛО

"Не сотвори в себе кумира. В коллективе

удача почти всегда приходит только к тем,

кто не ставит себя выше других, а помогает

им правильно понять его цели и намерения".

Слова учительницы Н.А. Дашковой на

выпускном вечере школы.

Самолет оторвался от земли, и почти сразу исчезли в иллюминаторе огни города. Ноябрьский рассвет в Прибалтике наступает поздно, я вылетал в Лиепаю утром, когда по прогнозу ожидался первый снегопад. При мысли об этом представил "Уральск", скованный льдом, тесные коридоры и каюты, заполненные запахом выхлопных газов и подгоревшей пищи на камбузе, грохот дизелей, агонию вибрирующего на качке винта, и сразу стало тревожно и неуютно. Осенне-зимнее плавание на судне, мало приспособленном для жизни нормального человека, предвещало новые заботы и невзгоды. А капитанское звание в моем конкретном случае лишь усугубляло положение. Верно, что опыт облегчает решение задач, помогает быстрее приспособиться, но мне на него особенно рассчитывать не придется, он не настолько велик, да и не стоит надеяться на моего старшего помощника.

Вспомнились совсем нерадостные глаза жены при расставании, она дважды приезжала на "Фергану", когда я был там старпомом, наблюдала дружные загулы экипажа и прекрасно знала, за что снимают капитана. Кто-кто, а морские жены понимают, как нелегко устоять перед желанием отвести душу за рюмкой коньяка в трудные минуты, что превращается со временем в пагубную привычку.

Впрочем, этого я не слишком опасался, хотя и думал, как удержать от подобного экипаж. Многие в нем мне нравились, в отличие от команды "Уральска" подлецов здесь не имелось, да и уровень квалификации был несравнимо выше. Это являлось результатом уважения к капитану, а также наличия хорошего и надежного старшего механика. В основном — все дружные и работящие моряки, к тому же я не мог вспомнить ни одной неприятной ситуации за время плавания на "Фергане", и был уверен: меня поймут, если найду нечто такое, что объединит экипаж для выполнения важной и нужной задачи, непременно интересной и полезной для всех, не только для меня. Была у меня одна задумка еще со времени прошлого пребывания, однако для окончательного решения требовалось время.

В Риге самолет сел с трудом, видимости не было совсем. Вылет в Лиепаю отложили, причем с гарантией ожидания не менее двух суток, пришлось выезжать поездом в общем вагоне. Компания подобралась отвратительная — строители и рыбаки, которые все еще праздновали победу Революции с большим размахом и шумом, запивая дремучее похмелье водкой с пивом, разливая последнее по всему вагону, отчего дышать было нечем. За полчаса до приезда, как и положено в таких случаях, наследники героев Октября организовали драку, от которой досталось и ни в чем не повинным людям. Вагон оказался старым, без перехода в другие, деваться было некуда, пришлось занять круговую оборону вместе с двумя морскими офицерами.

На перрон сошли в сопровождении милиции, которая никак не хотела разбираться на месте. Не вступись за офицеров патрули, выручившие и меня, сидеть бы мне в кутузке: в целях самообороны мы прилично попортили вид особо рьяным любителям помахать кулаками. Патрули же довезли меня до проходной порта. Узнав от охранников, где стоит судно, направился к нему в густом тумане. Освещение в порту было выключено, приходилось идти мимо складов со жмыхом по скользкой, липкой и вонючей жиже. Недавно прошедший мокрый снег замаскировал лужи и колдобины, и когда добрался до судна, оказался мокрым и грязным чуть ли не до колен.

Покрытые толстым слоем угольной пыли фонари на мачтах едва освещали судно. Оно стояло с открытыми трюмами, в которых высились горки нештиванного кокса, им же была завалена грузовая палуба. Вахтенного у трапа не было, из открытого иллюминатора капитанской каюты долетали обрывки шумного застолья, из чего стало понятно, что и здесь еще празднуют. От этой мысли сделалось тошно. Постояв немного и набрав побольше свежего воздуха, решительно шагнул в коридор и, постучав для приличия, толкнул дверь каюты. То, что увидел, превзошло, все мои ожидания и поразило воображение.

В каюте, которой предстояло стать моим первым капитанским жильем, творилось что-то ужасно-невообразимое. На палубе у раскрытого капитанского сейфа в остатках пиршества неподвижно лежал, вернее, валялся, как брошенный ненужный ватник, незнакомый мне человек. Положив на него ноги, на диване у стола сидел старпом, который при виде меня даже не встал, а лишь уставился глазами человека в крайней стадии опьянения. У рундука для одежды на полу сидел радист с закрытыми глазами со стаканом в правой руке, безуспешно пытаясь поймать его ртом. Капитан, уважаемый мной, обычно даже в нетрезвом виде аккуратно одетый, в тельнике и трусах сидел в кресле у стола, заваленного головами, чешуей воблы и окурками. Стоял ужасный кислый запах перегара, пива, курева. К горлу подступила тошнота.

— Михалыч! Наконец-то! — Капитан обернулся и попытался встать, но не смог. — Подожди, я сейчас освобожу твое место, ты прости, что я так, — он потянул пальцами рук в стороны трусы наподобие галифе. — Мы тут тебя давно ждем. Вы, — он ткнул ногой в тапочке