Но она не двигалась, и я стала оглядываться вокруг, надеясь найти кого-нибудь, кто бы мне помог. И тогда увидела Джима Веллингтона. Казалось, он вышел из боковой двери дома, хотя я не слышала, как она открывалась. А я знала, что дверь скрипит, когда открывается. Я не зря прожила рядом с ней всю жизнь.

Вначале я решила, что Джим не заметил меня. Он быстро шел к тропинке, которая соединяла все наши дома с задней стороны. Брайан Дэлтон называл ее тропинкой сплетен, потому что наши слуги ходили по ней друг к другу, чтобы поделиться новостями. Потом я подумала, что он должен был нас заметить, поскольку мое светлое платье и белое платье мисс Эмили резко выделялись на зеленом фоне.

— Джим! — позвала я. — Джим Веллингтон, пойди сюда!

Он повернулся и пошел в нашу сторону. Как и боковую дверь дома Веллингтона, я знала его всю жизнь. Но никогда не видела его таким, каким он был в тот миг. Лицо его было серым, и казалось, что он вот-вот потеряет сознание.

— Помоги мне. Она упала в обморок.

— Кто? Эмили?

— Да.

Он заколебался, потом подошел поближе и наклонился над ней.

— Ты уверена, что она не ранена?

— Не знаю. Что случилось, Джим?

Но в это время мисс Эмили пошевелилась и застонала. Джим выпрямился и молча покачал головой.

— Она приходит в себя, — сказал он. — Нужно им сообщить, что она здесь. А я должен идти домой. — Он повернулся, чтобы уйти, но потом передумал. — Послушай, Лу, не стоит никому говорить, что ты меня здесь видела. У них там несчастье, и я не хочу быть замешан в нем.

— Что за несчастье? — спросила я. Но Джим ушел, как будто бы не слышал моего вопроса. Он пошел по тропинке к себе домой.

Помощь не прибывала. Наша прислуга, вероятно, ничего не слышала, так как находилась в дальнем крыле дома, со стороны Дэлтонов. Прошло минут пять, а может быть, и больше. За это время Эбен добрался до Либерти-авеню и вернулся в сопровождении полицейского. Они вошли в дом, а мисс Эмили снова застонала.

Я нагнулась к ней.

— Вы можете подняться, мисс Эмили?

Она покачала головой, потом вспомнила, что произошло, уткнулась лицом в траву и зарыдала.

— Что произошло? — беспомощно спрашивала ее я. — Пожалуйста, скажите мне. Тогда я смогу вам помочь.

После этого с ней случилась истерика, она стала визжать. И я была счастлива, когда увидела Маргарет в халате, стоявшую у боковой двери дома. Она была очень бледной и расстроенной, но все же быстро подбежала к нам.

— Прекрати, Эмили, — сказала она. — Луиза, принеси воды и побрызгай ей в лицо. Эмили, прекрати ради Бога!

Или она испугалась, что я оболью ее водой, или гневный окрик мисс Маргарет так на нее подействовал, но она прекратила кричать и села.

— Ты безжалостная женщина, Маргарет. Наша мама…

— Какой толк от твоих обмороков и визга? — спросила резко Маргарет. — Ты хочешь, чтобы услышал отец?

— Он знает?

— Он знает, — грустно ответила Маргарет. — Я сказала, чтобы они не пускали его наверх.

Естественно, я теперь поняла, что миссис Ланкастер умерла, а так как все знали, с каким усердием Эмили ухаживала за матерью, я прекрасно понимала ее истерику. Она была эмоциональной женщиной, читала любовные романы и считалась сентиментальной. Маргарет тоже любила свою мать, но была более прозаичной. В какой-то степени Эмили стала сиделкой, а Маргарет управляла хозяйством.

Дверь в дом все еще оставалась открытой. Я и Маргарет повели Эмили в дом и через главный холл прошли в библиотеку. Маргарет шла впереди. И я отчетливо помню, как она остановилась и подняла что-то с пола у подножья лестницы. В то время я не обратила на это особого внимания, потому что патрульный Линч разговаривал по телефону. Он смотрел на меня, но ничего не видел, увлеченный разговором.

— Да, — говорил он. — Такое впечатление, что это было сделано топором, да… Да, понимаю. Хорошо.

Он повесил трубку и побежал вверх по лестнице.

Я вдруг почувствовала, что меня тошнит. Меня зазнобило. Кого-то ранили или даже убили топором! Но такой способ сразу исключал возможность того, что жертвой была миссис Ланкастер. Кто будет убивать больную беспомощную женщину, да еще топором? Я была в замешательстве и ничего не понимала, когда мы подошли к двери библиотеки. Но когда я увидела мистера Ланкастера, то поняла, что случилось.

Он сидел один, откинувшись на спинку глубокого кожаного кресла. Лицо бледное, глаза закрыты. Он не открыл их, когда мы вошли в комнату, и Маргарет помогла мне положить Эмили на кожаный диван. Уложив сестру, Маргарет подошла к отцу и положила руку на плечо.

— Ты знаешь, папа, что это было убийство?

Он утвердительно кивнул.

— Кто сказал тебе об этом?

— Эбен. — Он едва двигал губами. — Я встретил его на улице.

— Ты не поднимался наверх?

— Нет.

— Я принесу тебе вина. — Она похлопала его по плечу и вышла из библиотеки, оставив нас троих в атмосфере гнетущего молчания, которое хуже, чем раскаты грома. Первым заговорил старик. Он открыл глаза и посмотрел на Эмили, лежавшую на диване и время от времени вздрагивавшую.

— Это ты нашла ее? — спросил он, все еще не двигаясь.

— Да… Пожалуйста, папа, не будем об этом.

— Ты ничего не слышала?

— Нет. Я одевалась, и дверь в мою комнату была закрыта.

— А Маргарет?

— Не думаю. Она принимала душ. Когда я окликнула ее, в ванной текла вода.

Маргарет принесла бокал портвейна, и старик выпил его. Он был маленьким, но за последние несколько минут как бы усох. Энергичный маленький человечек, он выглядел моложе своего возраста и был такой же неотъемлемой частью Полумесяца, как георгины миссис Тэлбот или тополя, растущие у наших домов. У него были свои привычки. Мы могли проверять часы по времени его выхода на ежедневную прогулку во второй половине дня и знать, что по календарю уже наступила осень, когда он надевал осеннее пальто.

Сейчас он если и был поражен, то скорее ужасом, чем горем. Человек вряд ли может быть поражен смертью жены, которая болела уже двадцать лет и не вставала с постели более десяти.

Вино явно привело его в чувство, потому что он сел прямо и посмотрел на двух женщин, уже не молодых, побледневших и расстроенных. Взгляд его был вопросительным, очень внимательным и каким-то странным. Он наблюдал, как Эмили