От столба к тополю, от тополя к палисаднику они двинулись за Коптелычем. Тот скоро нырнул в калитку у неприметных ворот. Стасик и Яшка прижались носами к щелям в воротах.

Коптелыч в дом не пошел. Юркнул в легковушку, стоявшую посреди двора. В зеленую трофейную «БМВ». Тут же с крыльца спустился дядька — в штатском пиджаке, но в голубой фуражке с малиновым околышем. Пошел открывать ворота. Яшка и Стасик шарахнулись, залегли в травянистом кювете.

Машина выехала. Дядька — уже без фуражки — вылез, притворил ворота, сел в машину опять, «бээмвэшка» укатила.

— Ну вот, — сказал Стасик, сдувая с губ семена одуванчика. — Правильно мама говорила, что он с этими…

— Да может, это все случайно. Подумаешь, фуражка. Может быть, это какой-нибудь демобилизованный…

— А машина-то! Она ихняя. Весь город ее знает.

— Ну и пусть! Не к вам ведь они поехали!

Но Стаськино настроение угасло — так же, как угасал над Пароходной улицей день. Зачем они следили за этим шпионом и пьяницей? Только время потеряли, и от мамы влетит еще больше…

Мама развешивала во дворе Катькины ползунки и пеленки. Оглянулась на звяканье калитки.

— А! Ну-ну… Явились, голубчики.

В сумерках не очень различимо было ее лицо, но Стасик знал, какое оно. Мама повысила голос:

— Я все соседние улицы обегала, всех ребят попереспрашивала! Где? Куда девались? Может, уже на дне реки искать?

— Ну уж, на дне… — осторожно сказал Стасик.

— Ты мне поговори! Где вас носило?! Смерти моей хотите?!

Надо же такие слова сказать!

— Но мы ведь никуда не пропали! — Стасик для убедительности прижал к груди кулаки. — Мы — вот они! Значит, надо не ругать, а радоваться!

— Да-а?.. — Мама если и обрадовалась, то как-то странно. — А ну-ка иди сюда… радость моя…

И он подошел. И мама, вздохнув, огрела свою ненаглядную радость мокрой пеленкой между лопаток. И Стасик возликовал, потому что вот и все: не будет, значит, долгих выговоров и упреков! И вдруг подскочил Яшка:

— А меня тоже! Потому что мы вместе! У нас равноправие!

— С удовольствием, — сказала мама и вытянула пеленкой Яшку. Опустила руки и засмеялась. — Нет, ну в самом деле… Варвары вы… Теперь вот еще пеленку заново стирать, вы же, как черти, чумазые…

— Как арапы! — радостно откликнулся Яшка.

— Молчи уж, арап… Как ты теперь к себе в Заречный-то пойдешь? В такую даль один, на ночь глядя. Еще и от воспитателей влетит.

Яшка незаметно лягнул Вильсона и сообщил:

— А я отпросился. Ну, чтоб у вас переночевать…

— Ах как приятно! Одного шалопая мне, конечно, мало!

— Ну, ма-ма! — завопил Стасик радостно и тревожно: вдруг она не разрешит?

— Ладно. А за все ваши фокусы завтра с утра — подневольный труд на плантациях. Будете окучивать картошку не только на нашей грядке, но и у Полины Платоновны. У нее спина болит.

— Подумаешь, «подневольный»! — Яшка встал наруки. — Мы и так!..

— А теперь марш по воду! Мне полоскать надо.

Вода была рядом, в колодце на огороде. Стасик и Яшка бросились в сени за ведром.

— Не греметь там, Катю разбудите!

— Ага!.. «Гремя огнем, сверкая блеском стали, пойдут машины в яростный поход!» — ликующе вопил Стасик. — «Когда нас в бой пошлет товарищ Сталин!..»

— Вот он пошлет тебя сейчас… — пообещала мама.

Стасик смеялся и барабанил по ведру…

Но на огороде он притих, и Яшка тоже. Над грядками стлался не то туман, не то какая-то дымка. Кто-то шелестел в ботве. Над забором висел большой розово-желтый полумесяц. Близкий-близкий, можно камушком добросить.

Повесили на крюк ведро. Цепь зазвенела, ворот заскрипел — будто брашпиль в кинофильме «Робинзон Крузо». Потом плеснуло, забулькало внизу. Вдвоем Стасик и Яшка завертели гладкую железную ручку, ухватили дужку, поставили плещущее ведро на край сруба. И, не сговариваясь, глянули вниз.

В черной квадратной глубине вздрагивал желтый светлячок.

— Ух ты… — сказал Яшка. — Что это там?

— Может, месяц отражается? — прошептал Стасик.

— Что ты… Месяц, он вон где.

— А что тогда? — Стасику страшновато стало и очень интересно. Сказочно так…

— Подожди…

Вода успокоилась. Желтое дрожащее пятно успокоилось тоже. И превратилось… в окошко! Маленькое, с переплетом, как буква «Т». Словно прятался в колодезной мгле чей-то домик.

— Видишь? — прошептал Яшка.

— Ага…

— Значит, правда.

— Что?

— Я где-то слыхал, что, если так вот смотреть в темную глубину, окошко покажется. Неизвестно откуда… Только…

— Что? — опять прошептал Стасик.

— Ну, не всякому оно покажется, а тому… ну, в общем, если он хороший человек.

— Что ж, значит, мы ничего люди, — вздохнул Стасик. — Мама ведь нас простила…

— Про тебя-то я и не сомневался…

— А про себя сомневался, что ли? — сердито спросил Стасик.

— Я вообще сомневался… что человек.

— Ну и дурень, — сказал Стасик с маминой интонацией.

Мама закричала со двора:

— Где вы там опять провалились?

— Идем? — откликнулся Стасик. И чтобы Яшка не обиделся на «дурня», спросил: — А где ты слышал такое? Про окно?

— Не помню. Может, от Лотика в Реттерхальме… У каждого существа в Кристалле должен быть свой дом с окошком…

Они потащили ведро. Вода выплескивалась на ноги, холоднющая. Зато в воздухе тепло пахло сладким пасленом. Месяц светил в спину и тоже будто немножко грел.

— Яш, а давай сделаем свой домик! На двоих! Вроде шалаша. И с окошком! Ночевать там будем.

— Давай! — обрадовался Яшка. — Лишь бы Зяма к нам туда не лезла…

Они умылись на дворе под гремящим рукомойником. И через минуту уплетали со сковородки картофельные котлеты со шкварками. Так, что щеки скрипели, будто мокрая резина.

— Ой, — спохватился наконец Стасик. — Мама, ты ведь сама-то еще не ужинала?

— До ужина мне было, когда вас где-то носит нелегкая?.. Оставьте мне котлетку.

— Мы три оставим. Мы налопались до треска. Ага, Яш?

Яшка мягко положил вилку, подпер подбородок и смотрел на маму. Стасик тоже на нее посмотрел. Мама у двери склонилась над корытом, спиной к ребятам. В темных гладких волосах ее, в тугом валике на затылке блестели под лампочкой седые нити. Стасику вдруг стало так жаль маму, что намокли глаза. Яшка посмотрел на него — внимательно и чуть виновато, — потом снова отвернулся. Тихо дохнул на ладонь, вытер ее о лоб, медленно протянул руку в сторону мамы. Словно хотел дотянуться, погладить ее по голове. Не дотянулся, конечно, ладонью провел по воздуху… Седина стала быстро темнеть и пропала.