В конце концов, он согрел меня ночью. И жалость, конечно, не любовь, но она тоже чего-то да стоит.

Физиономию Витторию я всё-таки подправил – когда утром этот боров стал отпускать пошлые шутки об Элизе и поздравлять меня с «победой». До этого он выдал мне перстень с порошком из той самой травки – подозреваю, там всё-таки был яд, хоть Витторий и божился, что «убить мы её сами хотим, своими руками – её и ублюдка». Так он называл сына Элизы. «Ребёнка? Вы с ума сошли?» – опешил я. «Мальчишка! – рассмеялся Витторий, – он же тоже чародей и скоро станет служить нашей королеве. Волчонок вымахает в волка и будет как мамочка. Так что ты ещё спасибо скажешь, что мы его прибили, если тебе повезёт и ты выживешь».

Ближе к вечеру, когда я проснулся, меня уже ждал очередной расфуфыренный костюм, перстень с ядом и записка от Виттория с инструкциями. Очевидно, боров ценил свою физиономию всё же меньше, чем смерть чародейки, или просто действительно был бесчестным мерзавцем.

Ещё через час миленькая служанка ушила для меня один из его костюмов – самый скромный и всё равно слишком вульгарный. Но его я уже мог надеть и не выглядеть райской птицей. Перстень с порошком каким-то чудным образом оказался на моём пальце, когда я уходил, и я почему-то его не выбросил, гуляя по набережной и разглядывая закат.

Удивительно: Элиза – зло, об этом кричит чуть не весь свет. Чародеи – ужас Магианы, в этом сходятся и историки, и саги. И, бездна забери, мой жизненный опыт. А заговорщики, собравшиеся убить ребёнка лишь потому, что он станет чародеем, – они, получается, добро?

И почему это я должен во всём этом участвовать? В подобных философских коллизиях «добро-зло» должны разбираться учёные мужи, а не сиротка-лорд без воображения вроде меня.

Столичный дом Элизы был большим, пустым и унылым. Назойливые слуги с любопытством осматривали меня и только что не ухмылялись в лицо. По их бегающим глазам и неприметным лицам я мог бы поклясться, что они все шпионили. За кем, интересно? И для кого? Для Элизы? Вряд ли – незачем шпионы чародейке. Для королевы? Но для чего ей шпионить за своей самой преданной служанкой?

– Джереми? – сегодня Элиза выглядела лучше и одета была куда аккуратнее. Уже не бледная унылая кукла. Она почти напоминала себя прежнюю. – Я же только что отправила вам приглашение. Как вы могли так быстро его получить?

– А я не получал, – усмехнулся я, представляя её не в этой тёмной комнате, а где-нибудь, где ярко, солнечно и много цветов. В нашем дворцовом саду, например, когда цветут вишни, – она бы там хорошо смотрелась, гармонично. – Я сам пришёл. Без приглашения. Простите, миледи.

Элиза слабо улыбнулась, взгляд немного потеплел.

– Что ж, это даже удачно. Признаться, я звала вас на ужин. Правда, придётся немного подождать, он будет готов лишь в семь. Но вы же не торопитесь, да, Джереми?

Я подхватил её на руки – просто так захотелось. И, глядя в изумлённые глаза, отозвался:

– Конечно, нет.

– А вы любите свет, – спустя час, одеваясь, заметила чародейка, глядя, как я зажигаю принесённые служанкой свечи.

– А вы, похоже, сумерки, – усмехнулся я, расставляя подсвечники так, чтобы комната сияла вся, чтобы не было теней, где Элиза могла бы снова потеряться.

– Я солнце люблю, – тихо откликнулась чародейка. – Дома, в Даре, всегда солнечно. Очень, Никки любит пускать солнечных зайчиков. И его котята за ними бегают – так уморительно… Зачем я вам это рассказываю?

– Никки – это ваш сын? – после неуклюжей паузы поинтересовался я.

Элиза кивнула и подошла ко мне. Повернулась спиной.

– Вы поможете? Не хочу звать служанку.

Зря она попросила – я ни разу ещё женские корсеты не зашнуровывал. Расшнуровывать – да, это бывало…

– Аккуратней, Ланс, я же задохнусь, – прошептала Элиза, когда я в очередной раз дёрнул шнурок слишком сильно.

– Почему вы называете меня этим именем? – Я потерял второй конец шнуровки и принялся водить рукой по её спине, отыскивая.

Элиза судорожно вздохнула, выгибаясь.

– Вы очень на него похожи… Мне стоит извиниться?

Конец шнуровки выискался среди рюшей, и я зажал его посильнее, чтобы снова не искать.

– Нет. Просто, согласитесь, интересно. Вы любили этого Ланса?

Элиза резко обернулась. Глянула на меня, прищурившись.

– Вы можете представить, чтобы чародейка кого-то любила? Вы смешной, Джереми.

– Вы же любите своего сына.

– Сына, – Элиза вздохнула, снова поворачиваясь. – Да. Но он такой же, как я. Любить человека – совсем другое. Я никогда не любила человека.

– А южного чародея? – быстро спросил я, завязывая куцый бант. – Заккерия. Он ведь такой же, как вы? Любили? И сын от него, да?

– Джереми, вы странные вопросы задаёте. Совершенно бестактные, – передёрнула плечами Элиза. – Зака я тоже не любила. Но мой сын – для меня всё. Я живу только ради него. Но знать это вам совершенно необязательно. Я же не спрашиваю, с каким заданием тот же Ланс прислал вас из Мальтии.

– О чём вы?

Нам пришлось прерваться – перейти из спальни в столовую: ужин наконец-то был подан.

– Джереми, вы же знаете, кто я, – равнодушно глядя в тарелку с жарким, вздохнула Элиза. Жестом отослала надоедливых слуг и продолжила: – Вы же понимаете, что я не могу не знать, откуда вы. Вы мальтийский шпион – это известно и мне, и моей королеве. Неужели вы удивлены?

Я усмехнулся и тоже отодвинул тарелку.

– Может, раз вы меня раскусили, поговорим тогда о Мальтии? Какие у королевы Хелении на нас планы?

Элиза поморщилась.

– Если вы хотите – хорошо, расскажу. Но взамен… взамен вы скажете своё настоящее имя. Не хочу лезть тебе в голову, славный мальчик.

Мальчик! Я чуть не рассмеялся. Глупая девочка!

– Итак, Мальтия… А всё просто… Джереми. Королева вчера обронила, что хочет эту страну. Значит, я ей её подарю.

Наступила звонкая тишина. Элиза молчала, опустив голову.

– Проклятой армией?

Чародейка кивнула.

– И вас это не волнует? Люди погибнут. Ради вашей королевы…

– Ну и что? – усмехнувшись, перебила Элиза. – Какое мне дело до людей?

Конечно. Как и всегда. Как и раньше. Её не волновали те две тысячи, которых она убила в имении Боттеров, её не волновал влюблённый я, её не волновал, оказывается, даже «такой же, как она» чародей, которого она убила у нас на глазах.

Бездна, ну почему я люблю её?