Она отпирала дверь, когда увидела, как из припаркованного возле дома небольшого фургона вышел какой-то человек и направился к ней.

– Мисс Дойл? – осведомился незнакомец.

– Да, – настороженно ответила Пандора.

– Пожалуйста, подождите минутку, мисс. У меня для вас кое-что есть, – сказал мужчина.

Пандоре показалось странным, что кто-то так поздно занимается развозом посылок. Внезапно она испугалась, затем подумала, что если бы мужчина был грабителем, он вряд ли стал бы тянуть время.

Несколько секунд спустя посыльный вернулся с огромной корзиной лилий.

«Надеюсь, вы простили меня за наглое и дерзкое поведение. В конце концов, я ведь всего-навсего неотесанный австралиец. Завтра утром я вылетаю в Сидней и буду там до начала февраля. Может быть, вы пообедаете со мной в Париже в пятницу, двенадцатого февраля? Мы отправимся туда на моем самолете и вернемся обратно в тот же вечер. Мой секретарь позвонит вам, чтобы выяснить, согласны ли вы принять мое приглашение. Надеюсь, вы будете свободны».

Пандора поняла, кто прислал цветы и открытку, до того как взглянула на подпись. Только один мужчина мог обратиться к ней с таким приглашением, и она решила принять его: еще никто не приглашал ее пообедать за шесть недель до назначенной даты. Она, однако, решила, что попросит секретаря Карсона передать своему боссу, чтобы тот, вернувшись из Австралии, позвонил ей лично. Мистеру Карсону, подумала она, не помешает слегка усовершенствовать не только технику стрельбы, но и свои манеры.

Буэнос-Айрес

Июнь 1973 года

В комнате зазвучал перонистский гимн. На экране телевизора возникла огромная толпа, собравшаяся в аэропорту Эсейса, расположенном в двадцати милях от Буэнос-Айреса, в ожидании Хуана Доминго Перона, возвращавшегося на родину из Испании после восемнадцати лет эмиграции.

Ариан, которую раздражал весь этот спектакль, выключила телевизор. Сняв трубку внутреннего телефона, она позвонила на кухню, чтобы заказать чашку чаю. На ее звонок долго никто не отвечал, а затем к телефону подошла Розинья. Ариан немало подивилась этому обстоятельству, затем вспомнила, что правительство объявило день возвращения Перона из эмиграции национальным праздником. Розинью, португалку по национальности, все это мало волновало, но остальная прислуга скорее всего была в этот момент в аэропорту, где вместе со всеми во все горло кричала, что проклятым богачам (в том числе и Ариан) пришел конец.

Возвращение Перона большинство друзей Ариан праздновали с таким же ликованием, как и его изгнание в 1955 году. Восемнадцать лет назад они радовались, потому что ненавидели его, а сейчас демонстрировали свою радость, потому что боялись. Их показной энтузиазм, однако, не помешал им заблаговременно перевести все свои деньги за границу, а также отправить своих детей в сельскую местность – они не исключали, что в столице после приезда Перона могли начаться беспорядки. Ариан вывезла Глорию и Нану в одно из своих имений, расположенное в ста милях от Буэнос-Айреса. Теперь, когда она осталась почти совсем одна в огромном пустом доме, ей их очень не хватало.

Рядом не было ни семьи, ни друзей, ни мужчины.

После смерти Симона с ней пытались сблизиться многие мужчины, но Ариан была равнодушна к ухаживаниям. Кроме того, она прекрасно понимала, что рано или поздно у каждого из ее поклонников неизбежно возникло бы желание жениться – либо из-за ее денег, либо из тщеславия. Любовь она не брала в расчет… Письмо-завещание Симона сделало замужество невозможным, и Ариан решила, что нет смысла разжигать огонь, который все равно придется тушить.

В довольно узком кругу высшего света Буэнос-Айреса личная жизнь Ариан де ла Форс либо ее отсутствие в первое время были одной из тем, которые обсуждались наиболее оживленно. Злоба и уязвленное самолюбие отвергнутых ею мужчин, а также зависть женщин создали ей довольно странную репутацию. Одни считали ее «ледышкой», другие – нимфоманкой. Со временем количество тех, кто стоял на второй точке зрения, из-за явного дефицита информации, подтверждавшей их правоту, стало неуклонно сокращаться, в то время как число сторонников первой версии увеличилось. Еще через какое-то время мужчины из боязни получить отставку вообще перестали приглашать Ариан провести время в их обществе. В итоге ей пришлось прибегать к услугам довольно немногочисленных богатых гомосексуалистов, которые регулярно показывались с ней в театрах и других общественных местах. Однако это не избавило ее от чувства одиночества, которое сегодня мучило ее особенно сильно.

Чтобы отвлечься от мрачных мыслей, Ариан стала думать о Поле Лире. Вскоре после того, как три года назад она впервые посетила хозяйство Сан-Симон, она стала бывать там довольно часто и поймала себя на том, что с нетерпением ждет малейшего повода для очередного визита. Когда она стала сама придумывать эти поводы, Ариан поняла, что еще немного – и над ней просто начнут смеяться. Тогда она завела новый порядок: Пол стал докладывать ей о положении дел в хозяйстве по телефону. В тех же случаях, когда ее посещение Сан-Симона было действительно необходимо, она крепко держала себя в узде. Ариан чувствовала, что Пол относится к ней с искренним уважением, но при этом она нисколько не интересует его как женщина. Все восхищались ее красотой и пели ей дифирамбы – все, кроме того, из уст которого она была бы рада их услышать.

Но сегодня ей было трудно, и внезапно она ощутила нестерпимое желание повидать Пола. Она нервно ходила из комнаты в комнату, заставляя себя разглядывать картины и гравюры, затем отправилась в библиотеку и наугад взяла с полки первую попавшуюся книгу. Усевшись в одно из кожаных кресел, начала было читать, но вскоре швырнула книгу на кофейный столик.

Ариан раздражало, что она волнуется, как школьница, из-за того, что ей хочется повидать понравившегося мужчину. Наконец она приняла решение и, снова сняв телефонную трубку, позвонила своему пилоту. Через полчаса Ариан оказалась уже на взлетно-посадочной полосе.

В это самое время на противоположном конце города митинг перонистов достиг кульминации. То там, то сям возникали стычки между представителями правого и левого крыла движения. «Перон, Эвита, страна будет перонистской!» – скандировали одни. «Перон, Эвита, страна будет социалистической!» – отвечали другие. Шум стоял оглушительный, но даже рев многих тысяч голосов не смог заглушить автоматные очереди.

Никто так и не узнал, кто первый открыл стрельбу и сколько человек погибло в последовавшем за этим побоище. Мужчины, женщины, дети бросились врассыпную, но пули, казалось, летели со всех сторон, кося людей как траву. Из клетки, стоявшей неподалеку от места проведения митинга, вырвались сотни белых голубей. Их должны были выпустить на волю в тот момент, когда перед своими сторонниками появится сам Хуан Доминго Перон, но теперь птицы летали над ареной самой настоящей резни.

Никто еще не знал о том, что насилие будет продолжаться почти десять лет.

Когда самолет приземлился, Ариан вдруг поняла, что забыла предупредить работников хозяйства Сан-Симон о своем приезде. Это означало, что машина ее не встретит. Впрочем, дом находился не более чем в миле от взлетно-посадочной полосы, а погода стояла прекрасная. Ариан решила, что прогуляться через парк будет даже приятно.