— Что здесь происходит?

От шока внутри Нины Гаты что-то замкнулось, и она не могла построить другую фразу.

Серафима побледнела, щеки сделались пунцовыми. Девушка подумала, что в этот момент должна бы выскользнуть из объятий, но это означало бы предать юношу, оставить его на растерзание Нине Гате. Поэтому она прижалась еще теснее и даже положила голову ему на грудь.

— Теперь мне все понятно! — Нина Гата прошла в комнату, ожесточенно вонзая в пол каблуки туфель. — Мне понятно, почему вы освободили его тогда в пещере. Я верю ему! Я имею право! Это право даровано моей кровью!.. Вы влюбились в проходимца! Какой замечательный заголовок для желтой прессы. Сиятельная дочь Морталес влюбилась в преступника!

Разъяренная дама неожиданно оказалась возле них. Даймон не успел опомниться, как ладонь наставницы залепила ему хлесткую и весьма обидную пощечину.

— Как посмел ты, дикарь, прикоснуться к сиятельной дочери!!

Нина Гата схватила Серафиму за руку и, показав недюжинную силу, вырвала ее из объятий Даймона.

— Вы знаете не все, Нина! — с обидой воскликнула Девушка. Слезы подступили к глазам.

— Ну уж нет! — Она стояла между Даймоном и Серафимой, разъяренная и страшная. Казалось, дотронься — и шарахнет молнией. — Теперь вы меня не проведете, сиятельная дочь! Теперь я знаю достаточно. Ваше бесстыдство поражает. Забыть устои семьи, забыть своего жениха.

— Я ничего не забыла.

— О нет, как раз забыли! — Нина говорила, выстреливая каждым словом. — Вы наделали много ошибок, но эта — самая ужасная. Она угрожает разорвать ваш союз с Уильямом! Ваш поступок уничтожает семью, которая должна стать основой государства. Вы знаете, что совершаете? Подрыв государственных устоев!.. Поймите, Серафима, ваша жизнь протекает на глазах всего Союза…

— Вот именно — это моя жизнь. И я вольна распоряжаться ею по своему усмотрению. И вы не можете мне указывать!

— Ну конечно! — ехидно усмехнулась Нина. — Вам не смеет указывать наставница, умудренная годами праведных трудов. И ваш отец не смеет указывать, который тоже ничего не смыслит в жизни. И Союз не смеет, основой которого и является ваша жизнь. Никто не смеет ей указывать! Пустоголовая девчонка знает больше всех!

— Не называйте ее так! — осторожно попытался встрять Даймон.

— Держи свой рот на замке, мерзкий предатель! — Наставница обратила на юношу разгневанное лицо, одним взглядом заставив его попятиться. Затем вернулась к Серафиме. — Многие скандалы сотрясали Союз. Но еще не бывало такого, когда дочь Великой Семьи связывалась с преступником и предателем.

— Вы ничего не знаете. Даймон не предатель! Ганнибал подтвердит, что освободил его именно Зверолов! И спросите, наконец, телохранителя. Ведь он не говорил, что вызволил из плена Святого Михаила. Это все ваши фантазии, Нина!

Разумные доводы заставили наставницу замолкнуть. А Серафима продолжала:

— К чему эти обличения, когда человек доказал свою преданность. Когда он, презирая опасность и смерть, совершил невозможное!

— Быть может, — с обманчивой кротостью произнесла Нина Гата, — Ганнибал был на Рохе в тот день, когда этот недоносок сдавал людей на растерзание оркам?

— Но и вас там не было.

— Не смейте мне перечить! — вскричала Нина. Ее нерешительность исчезла. Глядя исподлобья, она обошла вокруг девушки. — Я уже достаточно наслушалась ваших бредней, вашей дерзости и глупых поучений. Ваших заявлений, что вы достаточно взрослая и лучше других знаете, как себя вести. А сами… — Старая дева сделала паузу перед сокрушительным ударом. — … Сами предаетесь плотским наслаждениям в то время, как ТЕЛО ВАШЕЙ МАТЕРИ ЕЩЕ НЕ ОСТЫЛО!!

При упоминании о матери Серафима больше не могла сдерживать слезы. Горькие ручейки покатились по щекам. В этот раз наставница оказалась права.

— Дерзкая неблагодарная девчонка! — прошипела Нина Гата, приблизив тонкие губы к ее уху. — Своим поведением вы оскверняете память вашей матери. Вы даже близко не стоите к нетленному величию Фреи Морталес.

Наставница повернулась к Даймону.

— А ты, необразованный дикарь, даже думать не смей о сиятельной дочери. Не быть вам вместе!

Флот Натаса двигался мимо белого карлика на протяжении нескольких часов. Хотя во всех справочниках звезда считалась довольно тусклой, звездолеты проходили от нее в такой близи, что жаркий свет прорывался внутрь потока. Капитану Олосу пришлось опустить светофильтры на окнах, но не спасали даже они. В пилотской кабине установилась жара, пот лил градом. Страдали все, кроме паладина, у которого, как известно, были особые отношения с высокими температурами.

— Как же они обходятся без кондиционеров! — возмущался Антонио, в третий раз выжимая платок, которым обтирал лицо и шею. — Не может быть, чтобы у них не было кондиционера на борту!

— Орки очень неприхотливы, — ответил Шахревар. — Да и тебе следует пореже летать в лимузинах.

— Ха-ха, — скривился пресс-секретарь. — Я же не виноват, что для семьи Морталес подают только лимузины. На самом деле мне всегда хотелось жить в келье и питаться постной кашей. Просто моя профессия этого не позволяет. А так бы я хотел.

— Угу, — ухмыльнулся паладин.

— Ты что, не веришь?

— Верю, что пару суток ты, может, и протянешь в келье, но дальше твой энтузиазм исчезнет.

Антонио замолчал, о чем-то задумавшись. Затем произнес совершенно другим, нешутливым тоном:

— Знаешь, Шах, я все думаю об ихоре. Откуда он попал к нам? Кто принес его?

Паладин тоже посерьезнел.

— Что ж, я думаю, ты пришел к тем же выводам, что и я.

— Интересно, каким же?

— Вероятнее всего, ихор прибыл к нам из стана врага.

— Объясни.

— Это очевидно. Десигнатор мог пасть только от противостоящей ему силы. Получается, что тело и кровь мертвого бога какое-то время оказались в распоряжении Темного Конструктора. Взять ихор мог только враг — друзей на той стороне у нас нет. Весь вопрос в том, кто и зачем передал кровь Серафиме?

— Жуткие вопросы, правда?

— Меня больше интересует, что нам теперь делать. Вскоре солнце осталось позади. Температура в кабине понизилась. Антонио вздохнул с облегчением.

— Теперь предстоит самое трудное, — сказал Шахревар. — Нам нужно выбраться из потока и присоединиться к Союзному флоту.

Капитан Олос вывел бот из пространства между прицепов танкера, где он прятался на протяжении всего пути. Затем, ныряя между корпусами звездолетов, стал выводить судно за пределы потока.

— Самое трудное, — объяснял Шахревар, — преодолеть брешь между орочьим и нашим флотом. Когда чернокровые увидят, куда мы направляемся, они обрушат на нас лавину огня.

— А ты не прикроешь нас каким-нибудь одеялом-невидимкой?