Вечером того же дня я сидел в огромном насквозь стеклянном баре гостинице в центре Саппоро, где мы несколько дней назад сидели с Машей и размышлял о том, не дорос ли я до семейного счастья или же не создан для него вообще? В баре тихо, еле слышно играла музыка, которая сразу же показалась мне очень знакомой. Женский голос тонкий и чистый как скрипичное соло пел по японски. Я попытался убедить себя, что ни одной японской песни не знаю, следовательно это мелодия мне не знакома. Убедить себя не получилась. Наоборот, мне казалось, что по этим нотам уже чуть ли не играют мобильные телефоны. Перевод западного хита на японский? Но тогда я бы сразу узнал мелодию. Я подошел к бармену за очередной порцией Suntory (научились японцы настоящий виски делать – ничего не скажешь!) и спросил у бармена, что это за волшебная музыка. Он улыбнулся.

– Flower of carnage.

– Откуда я ее знаю?

– Kill Bill 1.

И он поставил песню сначала.

Shindeita

Asa ni

Tomorai no

Yuki ga furu

Hagure inu no

Touboe

Geta no

Otokishimu

– О чем эта песня?

– Горюющий снег падает мертвым утром. Вой потерявшийся собаки и следы Геты пронизывают воздух.

Похоже на правду. Только утро прошло и уже наступил вечер.

Я вернулся за свой столик. В огромном баре кроме меня были только две молодые женщины. Короткие стрижки, джинсы. Они сидели не очень далеко от меня: так что я смог увидеть, что у одной из них на правом предплечье был вытатуирован дракончик. На том месте, где у меня была прививка от оспы. Девушка с драконом смотрела на меня вполне заинтересованным взглядом. Без обычной клубной лени. Японская девушка. Стройная. Чувственная. Пирсинг под нижней губой. Интересно, как минимум. И сама напрашивается. Я задумчиво посмотрел в ее сторону.

Нет. Не умею я смотреть на женщин. Судя по всему она расценила мой взгляд как «да пошла ты на хер, стану я трахаться с кем попало», потому что ее взгляд немедленно принял выражение «да пошел ты сам на хер» после чего она демонстративно отвернулась.

Я опустил глаза, допил виски и пошел в номер, где мне стало так одиноко, как никогда.

Сначала я посмотрел в окно: дождь, туман и какие-то смутные голубые огни города. Господи, какое же одиночество одинаковое у всех?! И каждый смотрит на снег за окном ночью и думает: блядь, это же только мне приходят в голову такие грустные и умные мысли… А на самом деле подозреваю, что те же мысли приходят время от времени как минимум к каждому двадцатому. На разных языках. Но полумиллиарду людей! Пятьсот миллионов. Невообразимое число. Вот он – экзистенциальный ужас неисключительности. Я поежился и задвинул тяжелую гостиничную штору на место.

Затем я решил погадать на монетке в 100 йен, вернется ли ко мне Маша. Я долго не мог определить, где у монетки «орел», потому что я всегда ставлю на «орла». Наконец, сообразив, я долго думал из одного броска решать или из трех. Из одного казалось решительнее, но из трех – надежнее. Так и не договорившись сам с собой, я сделал первый бросок – «орел». Yes! Но тут, сказав сам себе, что честность важнее, я продолжил серию и выпало две «решки». Fuck! Я сделал серию из десяти и получил ничью. Пять на пять.

Тогда лег на постель и стал внимательно рассматривать потолок. Мне казалось, что если я смогу переключить мысли с одиночества и Маши на монастырь, то этим я докажу сам себе, что я настоящий мужчина. А не сопливый бабник. Вместо этого я неожиданно подумал, что скоро наступит конец света. Ядерная катастрофа. Или климатическая. Или астероид какой-нибудь на нас упадет. Должен же как то парадокс Шкловского[92]сработать? Но думать о конце света, как о естественном выходе из сложившейся ситуации тоже было как-то малодушно.

Я вернулся к теме монастыря и решил, что было бы неплохо, если бы в процессе медитации на потолке гостиницы выступил какой-нибудь иероглиф, указывающий мне на то, что мне спрашивать у Окама. Чему учиться? О чем договариваться? И вообще. Уж если Бог (Провидение, Высшая сила, Fatum, what ever) гонит меня в монастырь с такой силой, что я по дороге теряю своих немногих близких людей, то неплохо бы объяснить, зачем. Пока я въезжал в то, что даже если иероглиф и проступит, я все равно его не пойму, потому что японского не знаю, я незаметно заснул.

* * *

На следующее утро в саппоровском филиале монастыря Чуодзи я объяснял двум монахам, одетым в такие же джинсы и свитер, как и я, что мне непременно нужно повидать Окама. Один из монахов спросил, откуда я. Услышав, он развел руками и спросил, почему Окам пользуется в России такой популярностью. Я этого и сам не знал поэтому просто развел руками в ответ. Наверно, это должно было означать «кто же не знает старика Крупского!».

Монахи какое-то время переговаривались между собой высокими крикливыми голосами посматривая на меня с какой-то подозрительной веселостью. Я сидел мрачный как туча над Фудзиямой.

Наконец отвеселившись на мой счет служители культа спросили знаю ли я куда ехать.

Ехать в Хороконай (шесть часов на автобусе от Саппоро). Затем идти около 30 километров пешком. Я присвистнул.

Монахи опять весело защебетали, после чего видя серьезность моих намерений, продиктовали мне маршрут в котором сменяющиеся стороны света (нужен компас) чередовались с рекой «Слеза, Истекающая из Глаза Дракона» и двуглавой горой «Два Каменных Воина в Боевой Позиции». Между головами этих воинов и находилось «Гнездо Дикой Утки», т. е. искомый монастырь Окама.

Я получил в дорогу несколько советов:

Во-первых, обзавестись нормальной обувью, которая поможет вынести такую дорогу.

Во-вторых, не брать с собой ничего лишнего и тяжелого, потому что дорога на значительном протяжении своем – горная.

В-третьих, взять еду и спички на тот случай, если я собьюсь с одной из тропинок, и мне придется ночевать в горах.

Когда я задал вопрос, нельзя ли арендовать вертолет, служители посмотрели на меня с легким недоумением и сказали, что это они, конечно, не знают, и мне следовало бы справиться об этом в аэропорту. С другой стороны, и они в этом твердо убеждены, еще ни один вертолет не садился в Гнезде Дикой Утки, и они не уверены, что Окам возьмется учить человека, добравшегося до них таким образом. Они вообще не были уверены, что Окам возьмется меня учить, хотя обещали в любом случае ночлег и еду в монастыре.