– Что ж, Катюша, идём домой, – сказал Алексей. – Испытание закончено. Ты рада?

– Рада, – ответила Катя. – Но я почему-то думала, что радость будет больше.

– Я тоже так думал, – согласился Алексей. – Ты понимаешь, когда я летел, это было приятно, но совсем не так, как летаешь во сне. Не получается ли так: давая людям свои крылья, я отнимаю у них мечту о крыльях?

– Ты сделал очень важное дело, – утешила его Катя. – У человека крыльев никогда не было – а вот теперь они есть.

– Да, крылья есть.

И оба они не спеша пошли домой.

Часа через полтора Алексей взял денег, повесил на шею провизионную сумку, надел крылья – и полетел в магазин. Сельмаг находился довольно далеко от их дома. Алексей летел не над улицей, а задами, чтобы не возбуждать излишнего внимания. Когда он приземлился у магазина, там только что кончался перерыв, и покупатели ещё не подошли. Он был первым. Заведующая сельпо тётя Света Целовальникова сидела на крылечке.

– А, прилетел-пожаловал, – улыбнулась она. – Мне ребята уже сказали, что ты крылья наладил… А грузоподъем у них какой? Кроме самого себя, много груза поднять можешь?

– Нет, не очень много, – ответил Алексей. – Килограмма два-три.

– Маловато, – покачала головой тётя Света. – С такими крыльями не разживёшься… А скорость какая?

– Скорость больше, чем у пешехода. Но не намного. Километров пятнадцать в час.

– Не шибкая скорость. Вот у меня племянник мотоцикл «ИЖ» заимел, так на тракте километров сто выжимает. А выпьет, так, говорит, и сто двадцать даёт.

Алексей сделал покупку и полетел к столяру. Тот сидел у окна, уже выпивши по случаю хорошей погоды. Алексею он обрадовался.

– Ну и молодец ты, паря! И на саном деле крылья смастерил! И пол-литра мне в клюве принёс!

Затем он ощупал крылья и попросил дать ему полетать на них.

– Простите, Михаил Андреевич, крыльев дать вам сейчас не смогу, – сказал Алексей. – Вы сейчас выпивши немного, а у меня здесь электронно-бионический тормоз. Человек в состоянии опьянения взлететь на этих крыльях не может. Зато он не может и разбиться.

– Тоже хорошо! – воскликнул Михаил Андреевич. – Умная голова у тебя!.. А какой потолок у них?

– Около двухсот метров.

– Н-да, – протянул Табанеев, – потолок подкачал… Но ты не горюй, ты всё равно важное изобретение сделал.

Как теперь известно, именно в этот день вечером Алексей Возможный сделал в своём дневнике следующую запись: «Помимо того, что сокола жалко, нет вообще ощущения большой радости. Быть может, радость – это вид энергии, а неисчерпаемых источников энергии нет. Много радости расходуется на само ожидание радости – и вот, когда мы приходим к цели, цель эта нас не так уж и радует».

Несколько ниже он пишет: «Я чувствую себя человеком, долго искавшим клад и наконец нашедшим его. Да, я откопал сундук, на крышке которого написано: „Здесь миллионы“. Я взломал сундук и там нашёл миллионы. Но это не золото. Увы, это бумажные деньги. Они давно утратили хождение и заменены другими денежными знаками. Я не могу раздать их людям – они им не нужны. Они порадуют только коллекционеров (которые, впрочем, тоже люди). Клад найден слишком поздно».

Как мы теперь знаем из воспоминаний современников, в самом эпицентре открытия – в селе Ямщикове – создание крыльев не вызвало большого шума. Это и понятно: в селе этом Алексей Возможный был своим человеком, его считали добрым малым, слегка чудаковатым, и изобретение им крыльев восприняли как проявление безвредной (но и бесполезной) чудаковатости.

Но затем, хоть Алексей никак не рекламировал своих крыльев, слухи о них кругами пошли от его родного села к соседним сёлам, к городкам, к городам. И чем дальше уходили слухи, тем более они видоизменялись. Через несколько дней распространилась легенда о некоем летающем человеке, который похитил из райпо и унёс под крыльями ящик хлебного вина. По другому варианту, этот летающий человек был вовсе и не человек, а морально разложившийся десантник-инопланетник с летающей тарелки, и похищал он не спиртные напитки, а деньги чистоганом. Были и иные варианты, ещё более странные. Но у всех этих слухов было нечто общее: всюду указывалось конкретное место, где происходят чудеса, – село Ямщикове.

Поэтому вскоре из одного небольшого города, отстоящего недалеко от Ямщикова, в село это был направлен многосторонний журналист Леонид Могилан, чтобы выяснить всё на месте и опубликовать в газете корреспонденцию, разъясняющую суть дела и пресекающую ложные домыслы.

Когда-то Леонид Могилан сотрудничал в одной центральной газете, но оттуда был за что-то уволен и переехал работать в ту небольшую газету, о которой идёт речь. Здесь редактор полюбил его за свежесть стиля. Так, Могилан никогда не употреблял слова «нефть», а всегда писал «наше чёрное золото»; никогда не говорил «хлопок», а всегда – «наше белое золото»; а вульгарное слово «пушнина» он заменял образным выражением «наше мягкое золото». Кроме того, хоть жил он всегда в городах, но считался знатоком сельского хозяйства и иногда даже сочинял стихи и песни на сельхозтему. В поэзии он почему-то подражал дореволюционной поэтессе Мирре Лохвицкой. Об этом свидетельствует хотя бы его «Сельская вакхическая»:

Так как Ямщикове было селом и находилось в сельской местности, то туда был направлен именно Могилан. Через два дня в газете появилась его статья, которая называлась «За крыло да на солнышко!» Она начиналась так:

«В то время как крепнет добыча мягкого золота, множится вывоз удобрений и свершается ряд иных свершений и мероприятий, есть у нас ещё тёмные пятна, есть и отдельные носители этих тёмных пятен.

Некий А. Возможный, отклонившись от дружного коллектива работников связи, вместо того чтобы заботиться о срочной доставке писем сельским труженикам, занялся бесцельным прожектёрством и вздумал летать на крыльях.

Эти антинаучные полёты, не подкреплённые выводами и доводами науки, невольно наводят на мысль о том, что А. Возможный хочет противопоставить себя рядовым труженикам села Ямщикова и возбудить в них религиозные суеверия в своих личных целях…»

В таком духе был написан целый подвал. Кончалась статья возгласом: «А не пора ли ударить по крыльям гр. А. Возможного!»

Вскоре эта отрицательная статья сделала своё положительное дело. В самом деле, напиши Могилан статью хвалебную – она могла бы пройти незамеченной. Положительная статья не требует ответа, а отрицательная требует. Она немедленно была обсуждена на районном собрании почтовых работников и признана грубо заушательской и искажающей факты. В одну из центральных газет было послано письмо за многими подписями. Вскоре в Ямщикове прибыл столичный корреспондент, а через три дня в его газете появилась не очень большая, но весомая заметка, которая называлась «Оглоблей по крыльям». В ней рассказывалось о том, что периферийный изобретатель-практик, сконструировавший крылья для письмоносцев, подвергся грубым нападкам в местной печати. Вместо того чтобы морально поддержать Алексея Возможного, Л. Могилан, не разобравшись в сути дела, обрушился на него с нелепыми придирками в своей технически неграмотной статье.