Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Несмотря на холод, царивший в замке, краска бросилась в лицо Саймону.
Свен расхохотался и похлопал его по плечу, не прибавив больше ни слова о том, что произошло между Арианой и Саймоном на крепостной стене.
— Итак, я понял, что Ариана в безопасности, и вернулся к своим основным обязанностям — быть тенью Джеффри, — продолжал Свен. — Спустя некоторое время на конюшне, где он изволил почивать, появилась Мари. Она стащила с него штаны, прежде чем он успел спросонья разобрать, что к чему. И так повторялось все последующие ночи.
— И ты, без сомнения, досмотрел все до конца, — вежливо заметил Саймон.
— У Мари весьма забавные приемы…
Саймон ждал, но Свен больше ничего не прибавил.
— Так почему же все-таки Джеффри оказался в навозной куче? — спросил Саймон.
— Чего не знаю, того не знаю. Ночные бдения меня здорово утомили, и последние три ночи я дремал в сторожке привратника, пока Мари развлекалась с Джеффри. Я был уверен, что до рассвета ничего ужасного с Джеффри не случится.
Саймон молча покачал головой, втайне удивляясь, как Свен мог выдержать холодные ночи без сна, неотступно следя за Джеффри.
— Так вот, — продолжал Свен. — Вчера утром свинопас нашел Джеффри в зловонной грязи. Он сказал об этом Гарри Колченогому, тот — мне. Ну а я — Доминику.
— И что ты предпринял? — спросил Саймон у брата.
— Ничего. Джеффри смотрелся в навозе, прямо как у себя дома, — ответил Доминик, жестко усмехнувшись. — Вот я и оставил его там, где ему, по-видимому, и место.
Саймон чуть не задохнулся от хохота. Но его веселость тут же как рукой сняло.
— А как же Дегерр? — тревожно спросил он. — По словам Арианы, Джеффри ему прямо как сын.
— А ты мой брат. Если Дегерр возмутится приемом, оказанным его любимцу, пусть сначала научит Джеффри вести себя как подобает. Тогда, может быть, мы и переведем его из свинарника в покои замка.
Саймон поморщился.
— Тебе не следовало в это вмешиваться. Барон Дегерр этого не простит.
— Тогда позволь Эмбер использовать свой чудесный дар. Обещаю, мы не будем этого делать на виду у всего замка.
Саймон, прикрыв глаза, молчал. В душе его боролись противоречивые чувства: сердцем он был готов поверить, что Ари-ана потеряла невинность не по своей воле.
И все же…
На мгновение он снова мысленно очутился на крепостной стене в ту ненастную ночь, снова ощутил порывы ледяного ветра и горячие губы Арианы, прильнувшие к его телу.
«Не может быть, чтобы она была неискушенной девушкой.
Но что мне до того? Главное, что она желает меня так, как ни одна женщина никогда меня не желала.
И в этом не может быть никаких сомнений».
Желание захлестнуло его с неистовой силой, когда Саймон вспомнил, как страстно отвечала Ариана на его ласки. Ему казалось, что он мог бы вечно гореть в ее огне.
«Благодарение Богу, она совсем не похожа на Мари — та получала удовольствие, только подчиняя себе мужчин.
У нас с Ариапой все по-другому — я управляю ее чувствами, а не она моими».
— Каково же твое решение, Саймон? — спросил Доминик.
— Пусть все останется так, как есть, — резко ответил тот. — Я доволен своей женой, и меня не интересует ее прошлое — не важно, признает ли Эмбер ее правоту или виновность.
Черные брови Доминика взлетели вверх, серебристо-серые глаза жестко сощурились.
Но Саймон только холодно взглянул на него в ответ.
— Ну что ж, раз прошлое тебя не интересует, что ты думаешь о настоящем? — требовательно спросил Доминик.
— Ты прирожденный тактик, Волк Глеидруидов, — возразил ему Саймон. — Вот и скажи, что сделать, чтобы поскорее отвести беду от Блэкторна: принять невесту, чья неискушенность привела к потере невинности, или отомстить за девушку, которую изнасиловал бесчестный подонок?
При этих словах Саймона братьям сразу вспомнились слова Эмбер: «В груди Арианы застыл безмолвный крик отчаяния. Предательство так глубоко ранило ее душу, что она почти умерла, закованная в лед отчуждения».
И Доминик, и Саймон слишком хорошо понимали, что предательство требует отмщения.
Если Джеффри в самом деле обесчестил Ариану силой.
Но для защиты замка было бы лучше — значительно лучше, как это ни ужасно, — если бы все обернулось старой как мир историей: девушку соблазнил, а потом бросил ветреный любовник.
Тогда ни о какой мести не могло быть и речи — с этим можно было бы только смириться.
И Саймон смирился.
Доминик выдохнул какое-то проклятие.
— Я вижу, ты начал понимать, — холодно произнес Саймон. — Слишком часто хочется и вовсе не знать правды.
Приглушенные сарацинские проклятия прозвучали в ответ на его слова: Доминик был в ярости от того, что даже со своим даром тактика бессилен найти выход из этой ловушки.
— Да, — с горечью сказал Саймон. — Да, да и еще раз да! Послушайся голоса разума, Волк Глендруидов, и примирись с судьбой. Пусть все останется так, как есть.
Доминик помрачнел и медленно направился к воротам. Саймон и Свен последовали за ним.
Во дворе, там, куда не попадали солнечные лучи, лежал лед. но на открытых местах он слегка подтаял и теперь поблескивал при неярком свете дня. Ветер, ворвавшийся через открытые ворота, принес с собой запах стужи и снега. Тяжелые кони прогрохотали подковами но деревянному мосту и вступили во двор.
Эрик спешился первым. Он посмотрел сначала па Доминика, потом на Саймона и окинул быстрым взглядом двор.
— Кажется, у вас все в порядке, — удовлетворенно отметил он.
— До того как дозорный заметил вашу кавалькаду, у нас тут и впрямь было все спокойно, — сухо ответил Доминик.
Эрик снял шлем, откинул капюшон кольчуги и тряхнул золотыми волосами. Потом, запрокинув голову к небу, свистнул. Звук был высоким и чистым — так, наверное, лесной эльф трубит в свой охотничий рог. В ответ вдали раздался крик сокола.
— Слава Богу, в округе все спокойно, — промолвил Эрик. — Поднялся сильный ветер, и мне не хотелось бы больше посылать Винтера на разведку.
— Да и для дальних прогулок погода тоже не подходящая, — заметил Свен. — Вам следовало бы дождаться окончания бури.
— Кассандра нас торопила — боялась, что мы не подоспеем вовремя. У нас слишком мало времени, — сказал Дункан, спешившись вслед за Эриком.
— Для чего? — в один голос спросили Доминик и Саймон. Эрик и Дункан молча обменялись взглядом с Эмбер.
— Нам нужно успеть выяснить правду, пока не поздно, — ответила Посвященная колдунья.
— О какой правде ты говоришь? — с вызовом спросил Саймон.