– Благородные дамы и господа, я дарю вам… миниатюрную Венеру.

Сперва мне показалось, что там было тело ребенка: маленькой девочки, повисшей в соленом перламутре. На плечах, светящихся белесым светом, лежали длинные светлые волосы, убранные с лица. Заплетенные косы обрамляли маленькие, но оформившиеся груди.

– Как красиво, – прошептал герцог. Он протянул пальцы к подсвеченному стеклу. – Совсем как живая, не правда ли?

– Вы так любезны, – сказал Якоб Шнойбер. Придворные пытались подойти ближе, сминая цепь лакеев. Находясь вне их рядов, я с ужасом видел, как их взгляды мечутся между экспонатом и живым образчиком.

– Я изобрел новый способ сохранения капилляров. Особая комбинация воска, смолы и киновари…

– Глаза – какого цвета у нее глаза?

– Голубые, ваша светлость.

У карлы были короткие ноги. Ее тяжелые выбеленные ягодицы начинались сразу же над коленями, но туловище, выше уродливых ног, имело правильные пропорции. Даже после внимательного осмотра я не заметил швов или тщательно скрытых стежков. Эти детские ножки принадлежали взрослой красавице, были частью этого целомудренного женского тела. Ее интимное место, в предвкушении будущих демонстраций, было стыдливо прикрыто эдемским фиговым листком.

Герцог смотрел на безмятежное, отстраненное лицо. Он прижался носом к стеклу, словно умоляя создание в витрине открыть глаза. Его губы изогнулись в бессознательном подражании засоленной гостье.

– Возможно, вас заинтересует, как я нашел это существо? – Якоб Шнойдер не стал дожидаться ответа герцога и продолжил: – В качестве собирателя чудес для их европейских величеств я был проездом в Дрездене, когда узнал о существовании этого карлика. Один мой знакомый заметил ее в лесах к северу от города. Заинтригованный, я, по его совету, разыскал деревню – небольшое скопище хибар, – где принялся наводить справки.

По дороге из Богемии в этих местах побывали имперские войска. Поэтому мне, увы, пришлось давать взятки и доказывать свои благие намерения. Я все же добился доверия местных. И выяснилось, что – да, создание действительно существовало. История была печальной и весьма темной. Она была дочерью одной крестьянки, чье потомство несло на себе проклятие уродства.

– Ее прокляли? – вмешался герцог. – А кто?

– Ведьма. За ее отказ сойтись с ведьминым знакомцем, нечистым.

– И в каком он был обличье?

– Прикинулся волком, ваша светлость.

Среди впечатленных слушателей пронесся шорох. Это был даже не шепот, а только явственный выдох, как будто все гости разом переступили с ноги на ногу.

– После этого, – продолжал Шнойбер, – найти искомое существо оказалось нетрудно. Жители деревни завели привычку оставлять объедки на опушке леса, чтобы держать ее подальше от своих домов. Мне нужно было лишь дождаться его появления. Потом, когда наступила ночь, я проследил за ней до ее логова. Чудовище жило в пещере, под небольшим скальным выступом в чаще леса. Оно пило озерную воду, собирало ягоды и не гнушалось падалью. Оно находилось на грани одичания – и все же было почти прекрасным, с таким лицом и волосами. – Якоб Шнойбер ухмыльнулся. – Если бы я показал вам одну голову – обрамленную этими светлыми косами, – ваша светлость, должно быть, стала бы допытываться, что за принцессу я засолил. (Эта шутка была принята на удивление хорошо. Дамы хихикали, закрывшись веерами, мужчины хмыкали, чтобы показать свое чувство юмора, и пялились на соски экспоната.) Приблизиться к карле было невозможно. Легче приручить оленя. Поэтому я связался с гарнизоном в Мейссене, с небольшим отрядом, собиравшим налоги в той местности. Я перехватил парочку офицеров на пути к деревне и с их помощью заполучил экспонат.

Засим последовала длинная скучная лекция бальзамировщика о его революционных методах сохранения трупов. Никто не обращал на него внимания, всех занимал только монстр, плававший в своем саркофаге. Разговоры на эту тему не прекращались потом еще несколько дней. Пышно завитые дамы дрожали от удовольствия, вспоминая неподвижную куклу, ее льняные косы, бледные конечности и невидящие глаза, застывшие в безжизненной жидкости. Теперь они сообщали своим трепещущим веерам, каким странным казалось поведение герцога – странным и непристойным. Он что, действительно собрался вернуть в фавор тосканца? Их передергивало при одном только упоминании этого жуткого гнома: как герцог взъерошил его отвратительные волосы и (ой, фу!) поцеловал его руку. Все они согласились с тем, что это было самым отталкивающим проявлением привязанности. Что сделал этот ужасный карла, чтобы заслужить такую любовь?

Одурманенный парами ноттовских экспериментов герцог вроде бы возвращался к своим прежним интересам. Хотя внешне все выглядело иначе, его супружество стало тоскливым, бесплодным времяпрепровождением: Элизабета заполняла его беседами со своим иезуитским духовником, а верные Винкельбахи использовали для собственного усиления. Стоит ли удивляться, что окруженный фальшивой любовью герцог стремился к нашему прежнему взаимопониманию? Разве не я много лет назад освободил его от мучительной девственности? Не я ли снабдил его мифологией, путеводной звездой для одинокого корабля его власти? После слезливой сцены в Риттерштубе я был осыпан подарками – деньгами и серебром, – которые доставил перепуганный паж в нарушение приказов взбешенного англичанина. Я начал мечтать о восстановлении своей власти. Хотя в душе герцога уже не было прежнего тепла, наши беседы были сердечными и поучительными. Моя ложь насчет императора Рудольфа стала всего лишь преувеличением, приукрашиванием некоторых фактов, чтобы сделать их более притягательными. Кто обвинит любящего отца, что он пытается потакать сыновнему воображению? А для этого иногда надо и умолчать о не слишком приятных противоречиях. Обратите внимание, господа присяжные, какие реальные достижения родились из герцогских иллюзий. Современный дворец там, где раньше дождю сопротивлялся дырявый навес! Великолепная птица на месте драной вороны! Чтобы поддержать свое укрепившееся положение, я спешно изготовил для герцога несколько новых рисунков, не забывая и про свои конторские задачи. За какой-то месяц он получил две «Головы Христа» Дюрера, дьявольскую «Вальпургиеву ночь» Ганса Бальдунга Грина и «Страсти» Леонардо со вздыбившейся землей и яростным ветром, отмечавшими мгновение Господнего самопожертвования.

За прошедший год мое положение значительно укрепилось; в этот год власть Нотта существенно поутратила в своем блеске, потускнев из-за отсутствия триумфальных свершений. Якоб Шнойбер оставил нас на несколько месяцев и должен был вскоре вернуться – как я понял из щебета дам в покоях герцогини. Скромные положительные сдвиги в моих отношениях с герцогом, которые, если и не вернули мне прежний статус, все же сумели вернуть былое благодушие; поэтому я ничего не заподозрил, когда грязнуля Курт, один из моих прежних учеников, а теперь ухмыляющийся любимчик Нотта, протянул мне приглашение от обергофмейстера – явиться к герцогу в приемную для аудиенций.

Пока мы шли через двор, я заговорил с Куртом: