– Гвен может прекратить ее страдания, если выберет, – продолжает он. – Я думаю, что она выберет это. Это легкий выбор.

Гвен никогда не выбирает легкий путь. Я не понимаю, о чем думает этот человек. И почему. Может быть, я этого никогда не пойму. Пытаюсь сохранять спокойствие, но мне страшно. Я не знаю, насколько то, что случилось со мной на консервном заводе, могло повредить моему ребенку. Я боюсь, что мне заложит нос, и я не смогу дышать, и это будет дурацкий и мерзкий способ умереть.

Я боюсь, что помощь не придет. Что мы с Гвен, живые или мертвые, просто исчезнем, словно нас и не было.

Я просто хочу вернуться обратно, в мир здравого рассудка. В безопасность. Туда, где есть Хавьер, ребенок и жизнь.

Джонатан продолжает наблюдать за Гвен. Он сидит, подавшись вперед. Иногда разговаривает с ней, но по большей части просто… смотрит. Когда Шерил начинает кричать, это ужасно. Я зажмуриваюсь и пытаюсь не слушать, пытаюсь не слышать, как Гвен предлагает ей те жалкие крохи утешения, которые может предложить. Проходит целая вечность, прежде чем это прекращается. «Не плачь, – твержу я себе. – Тебе нельзя плакать. Тебе нужно дышать. Продолжай дышать».

Когда я снова открываю глаза, из колонок не доносится ни звука. Джонатан просто сидит, откинувшись на спинку кресла. Мне кажется, он удивлен.

Джонатан нажимает кнопку, и я осознаю, что он отпер дверь той комнаты. И Гвен – измазанная в крови, бледная, как смерть, полубезумная от случившегося Гвен – встает и выходит.

Я слушаю их диалог – не потому, что хочу этого, а потому, что у меня нет выбора. Скребу ногтями по трубе. Она гладкая, никаких шершавых поверхностей. Пол тоже гладкий. Я не могу найти ничего, чем можно воспользоваться.

Джонатан нажимает другую кнопку, потом разворачивается вместе с креслом лицом ко мне, подается вперед и изучает меня, словно какой-то музейный экспонат. Ни единой эмоции.

– Этот кляп доставляет тебе неудобство?

Я киваю. Он подкатывается ко мне на кресле, вытаскивает кляп, и я делаю глубокий, судорожный вдох облегчения. Потом другой. А потом говорю:

– Тебе нужно отпустить нас. Сейчас же.

– Я не собираюсь причинять тебе вред, – отзывается он. – Здесь ты в безопасности.

Я не чувствую себя в безопасности. Я чувствую себя прикованной наручниками к клятой трубе.

– Я беременна.

Он на секунду замирает. Обрабатывает информацию. Потом говорит:

– Тогда я сожалею о том, как обошелся с тобой. И об аварии на дороге. Но с тобой все будет в порядке. Я обещаю, что не причиню тебе вреда.

– Тогда ты мог бы отпустить меня прямо сейчас.

Джонатан улыбается, но за этой улыбкой ничего не стоит. Это просто движение мышц. Имитация чувства.

– Я хотел бы это сделать, – произносит он. – Но я слишком уважаю тебя, Кеция Клермонт. Ты могла отказаться от этого расследования, но не отказалась. Ты хотела свершить правосудие за смерть этих девочек. Я тоже.

– У нас нет ничего общего, – возражаю я – искренне, от всей души. – Ты позволил Престеру умереть.

– Не я, – отвечает он. – Шерил. Она могла вызвать «Скорую помощь». Может быть, спасти его. Но она этого не сделала.

Я чувствую приступ жгучего, острого, как электрический разряд, гнева.

– Ты – не бог, который парит в небесах и видит все. Ты был там или поблизости. Ты мог бы остановить ее. Ты мог бы его спасти. И ты этого не сделал.

Он склоняет голову набок и становится похож на богомола, разглядывающего добычу.

– Тебе следовало бы лучше понимать, что я делаю.

На экране движется силуэт Гвен. Я отмечаю это периферийным зрением, но не сосредотачиваюсь на этом. Я хочу, чтобы сейчас он был занят только мной. Если он говорит правду, если не намерен причинять мне вред… то если он сфокусирует внимание на мне, Гвен сможет перемещаться более свободно.

– Твоя сестра погибла, – говорю я. – Я это знаю. Ты пытался спасти ее. – Он не отвечает и даже не моргает. – Того, кто это сделал, так и не нашли. Я понимаю, как это может заставить человека…

– Сойти с ума? – произносит он. Слишком спокойно.

– Отчаяться. – У себя за спиной я вожу пальцами вверх-вниз по трубе, пытаясь найти что-то, с чем можно работать. Я могу справиться с пластиковыми стяжками, меня обучали тому, как их разорвать, но вот освобождаться из наручников я пока не умею и не знаю, что сейчас делать. – Отчаяться найти справедливость.

– Ты думаешь, будто понимаешь меня, – говорит он. – Но ты не понимаешь. Ты действительно не понимаешь. – На секунду замолкает и медленно моргает. – Сэм вот понял. Отчасти. Он – один из немногих людей, кто когда-либо приблизился к истине.

«К какой истине?» Я не знаю, о чем он говорит. Не могу догадаться. Но потом это перестает иметь значение, потому что на экране что-то происходит.

– Если ты издашь еще хоть звук, я убью твоего ребенка, – предупреждает Джонатан. Это спокойная, негромкая угроза, от которой меня пробирает дрожь. Я чувствую жуткую убежденность в том, что он это сделает.

Джонатан отворачивается от меня. Я слышу тихий металлический перезвон, и когда опускаю глаза, то вижу небольшой стальной карабин, застегнутый на поясной петле его синих джинсов.

Ключи. Связка ключей, и даже отсюда я вижу среди них ключ от наручников.

«Нужно подманить его ближе», – думаю я.

Но не сейчас. Он полностью поглощен тем, что происходит на экране, и когда я тоже смотрю туда, то ощущаю, что не могу отвести взгляд, словно его притянуло магнитом.

«О боже, Гвен. О боже мой…»

Нам вообще не следовало приезжать сюда.

ГВЕН

Он сказал – есть и другие комнаты. Я размышляю, что он подразумевал под этим, пока иду через конвейерный цех. Из цеха есть и другие выходы – семь выходов. Я не обращаю внимания на огромные двери, через которые он втащил меня сюда: они ведут на склад, к ловушке, где я в последний раз видела Кец. Створки дверей все еще распахнуты, но проблесковые лампы погасли, сирены утихли. Я подхожу, чтобы посмотреть, но ее там нет.

Мои руки испачканы в крови. И одежда тоже. И я не вполне в здравом рассудке. Однако это кажется странно уместным.

– В какую дверь? – спрашиваю я Джонатана, зная, что он может слышать меня. Он играл в эту игру и раньше, со множеством людей. Я даже не знаю, сколько их было.

– Выбирать тебе.

Я так и делаю. Выбираю одну дверь наугад и иду к ней мимо неподвижного, смердящего рыбой конвейера. Эта дверь меньше. Она выводит меня в коридор, тянущийся вправо и влево. Опять выбор. Я сворачиваю направо.

– Ты не хочешь дать мне никаких подсказок? – обращаюсь я к Джонатану. – Не очень-то интересно играть, если я не знаю, что делаю.