– Ты мне лгал! – вскричала она.

– Перестань, – поморщился Гордон. – Если бы ты знала, как я устал. Я провел битый час, целуя королевскую задницу, лишь бы наших отцов не бросили в тюрьму.

Роберта опустила взгляд на свое вязанье. Ее мысли было очень легко прочесть. По тому, как она закусила нижнюю губу, Гордон понял: сердясь на него, жена все же чувствует себя виноватой, что не подумала сначала об их отцах. Теперь уже он сам вполне мог позволить себе великодушие.

– Успокойся, ангел, – сказал он. – Наши старики вне опасности. Мне удалось поладить с Яковом. – Он встал перед ней на одно колено и, глядя прямо в глаза, поклялся: – Все эти красотки вроде тех, которых ты сегодня видела, – мое прошлое. А ты – мое настоящее и мое будущее. Отныне будет так, как написано на наших кольцах: «Ты, и никто другой».

– Я видела, что сегодня утром ты целовал Лавинию Керр.

– Я не целовал Ливи. Это она поцеловала меня при встрече, – настаивал Гордон. И, взглянув в окно, вдруг сменил тему: – Давай отправимся на Хай-стрит? Я знаю одну симпатичную таверну, где можно пообедать и чего-нибудь выпить.

– Ты пытаешься загладить вину? – капризно подняв черные брови, спросила Роберта. – Меня такими штучками не купишь.

Гордон покачал головой, одарив ее своей неотразимой улыбкой:

– Я пытаюсь обольстить тебя, ангел.

Это вызвало некое подобие улыбки и на ее губах – Гордон понял, что гроза миновала.

– А ты что, вяжешь Смучесу новую попонку?

Роберта отрицательно покачала головой и протянула ему свое рукоделие.

– Это одеяло для нашего сына.

– Гм, я совсем не против. Но Гэвин заказал нам именно сестренку, – напомнил он. – Ну а теперь – на Хай-стрит, дорогая?

Через полчаса они уже выехали со двора королевской конюшни. Искоса поглядывая на Гордона, Роберта чувствовала, что больше не может сердиться на него. Он был красив, по-мужски обаятелен и на несколько лет старше ее. А поскольку они поженились совсем юными, как он мог оставаться верен своей девочке-жене в ожидании, пока она подрастет?

Повернув на юг, они проехали по Кэннонгейту, и по пути Гордон показывал ей достопримечательности города. Справа, окруженный садами и обширными службами, располагался особняк Кэмпбелов. Чуть дальше возвышалась Кэннонгейтская тюрьма, где томились узники, а позади нее дом Джона Нокса и собор Святого Джайлза.

Менее чем в миле виднелся Эдинбургский замок. Внимание Роберты привлекло возведенное рядом с ним какое-то бесформенное деревянное сооружение.

– Что это такое? – указала она на сооружение, резко остановив коня.

Гордон не ответил. Роберта повернулась в седле и посмотрела на мужа. Лицо ее было мрачным.

– Что это? – повторила она.

– Эшафот, где палач душит и сжигает тех, кто обвинен в колдовстве, – нехотя ответил он.

Роберта заметно побледнела. Она взглянула на свою левую руку, прикрытую перчаткой для верховой езды, но даже не подумала посмотреть на ожерелье – в последние дни ее звездный рубин постоянно оставался темным. У нее было предчувствие грозной опасности, которая подстерегает ее в Эдинбурге.

В одном из модных магазинов Гордон отобрал для Роберты несколько нарядных платьев и велел прислать их во дворец Холируд. В ювелирной лавке он купил ей серьги с изумрудами, а на Лоун-маркет Роберта присмотрела ткани и кружево на приданое их малышу.

– Ты проголодалась? – спросил Гордон, когда они покончили с покупками.

– Ужасно! Умираю с голода.

Гордон свернул на Принсес-стрит и, зайдя в таверну Макдоналдс, они подкрепились там вареными мидиями и морскими гребешками, приправленными травами, а также ячменными лепешками с медом и ореховым пирогом.

– А теперь расскажи, что произошло между тобой и королем, – попросила Роберта.

– Благодаря моему лизоблюдству наши отцы сравнительно легко отделались, – сказал ей Гордон. – Они извинились перед Яковом и должны будут завтра на службе извиниться публично.

– Я поверить не могу, что отец на это согласился, – сказала Роберта. – Он всегда поносил Якова за то пренебрежение, с каким король относился к унизительному положению своей матери.

Гордон пожал плечами.

– Я и не говорил, что им понравилась эта идея. Но у них не было выбора: либо публичное извинение, либо тюрьма.

– Боюсь, что мне не очень-то понравится при дворе, – заметила Роберта. – Здесь человека на каждом шагу подстерегает опасность.

– Не забивай этим свою хорошенькую головку, – сказал Гордон, прикасаясь к ее руке. – Скоро мы с тобой вернемся в Инверэри. В конце концов, Яков не поставит мне в вину, что я хочу, чтобы мой наследник появился на свет в Арджиле.

Это заметно улучшило настроение Роберты.

– Король не упоминал о моем брате?

– Твой отец говорит, что Даб женился на ИзабельДебре.

– От Босуэла я узнала, что Даб и Изабель скрываются в Хайленде, – сказала Роберта. – Изабель – моя лучшая подруга, а теперь еще и родственница, невестка. Надеюсь, король простит Даба и вернет его в Эдинбург.

– Дай мне несколько дней – и я улажу это, – заверил ее Гордон. – Кстати, завтра вечером мы ужинаем с королем.

– Боже мой, – трагическим шепотом вскричала Роберта, – а мне и надеть-то нечего!

Гордон хмыкнул:

– Все вы женщины таковы. Чуть что, сразу начинаете охать, что вам нечего надеть. Мы, мужчины, проще относимся к таким вещам. Почему бы и вам не быть такими же практичными?

Роберта удивленно раскрыла глаза.

– Ты и в самом деле хочешь, чтобы я была похожа на тебя? – спросила она.

– Ангел, ты совершенство, будь всегда такая, какая есть, – ответил он, наклонившись и целуя ее в щеку.

Покончив с едой. Гордон достал из кармана и бросил на стол несколько монет. Потом встал и помог подняться Роберте.

– Мы банкроты? – спросила она.

– Нет, но сделать свою жену счастливой обходится гораздо дороже, чем я думал, – шутливо сказал он.

Пройдя сквозь заполненную народом таверну к выходу, Гордон потянулся к двери, но та неожиданно распахнулась, и они оказались лицом к лицу с Мунго Маккиноном и Лавинией Керр.

– Горди! Вот так встреча! А я и не знал, что ты тоже тут, – приветствовал его Мунго.

– Добрый вечер, Горди, – с улыбкой произнесла Лавиния. – Как приятно, леди Роберта, встретиться с вами вновь.

Гордон сдержанно кивнул им. За него ответила жена.

– Добрый вечер, Ливи, – сказала она, и в ее устах это имя прозвучало как оскорбление.

– Какие чудесные изумруды у тебя в ушах, – сказала Лавиния, делая вид, что не замечает ее тона.