останусь ли я вообще жив на следующий день), но Лалу метнул в меня цепкий взгляд. «Хочу быть главой господарства!», вдруг выпалил. «Будет!», радостно воскликнул я. Только потом смысл фразы полностью дошел до усталого мозга. «Что, зачем?» спросил в замешательстве. В голове живо нарисовалась картина паренька, сидящего на совете рядом с Фагасом и Борисом. Из-за стола была видна лишь лохматая голова, а рядом возвышалась Снежка и рычала на Фагаса каждый раз, когда он пытался что-то сказать. А что, не так уж и плохо…

«Но жартую», рассмеялся паренек, «То для местных робота. А я вольный. Лучше цукерки31 для Снежки готовь. Слышал?». Огромный пес будто понял его слова и громко гавкнул, одарив меня радостным взглядом. Тут я отказать не мог. Когда неразлучная парочка скрылась из виду, я доковылял до матраса и упал на него. В голове метались мысли о предстоящем побеге, не давая уснуть, но в конце концов усталость в ломящем теле переборола распаленный идеей свободы мозг. Я заснул.

Я боялся, что поздно проснусь. Но можно было не волноваться – меня разбудил ушат ледяной воды. Буквально. Зоран окатил меня потоком из деревянного ведра.

– Время идти, – сказал, хмуро наблюдая, как я судорожно прыгаю по каменному полу в попытке согреться.

Вот и все. Холодно и отстраненно, как и полагается военному на службе. Стуча зубами, я спросил, где сейчас Лукас.

– Какая для тебя разница? – спросил он равнодушно. И сразу перешел к делу, – Сам пойдешь или…

Он показал наручники.

– Сам пойду, – покорно сказал я.

В его взгляде будто скользнуло разочарование. Наверно, еще помнил мои вчерашние нелепые потуги драться. А теперь в его глазах я молчаливо смирялся со своим поражением. Но это было именно то, чего я хотел. Принимая на себя смиренный вид, я втайне хотел усыпить его бдительность.

Во тьме мы пошли знакомой дорогой, туда, где Лукас заставил меня вчера сделать свой нелепый выбор. Кованая дверь была распахнута, решетка открыта. Значит, Лукас уже увел Матея. В середине зала, на стуле, к которому вчера был прикован я, сидела сгорбленная фигура. Свет исходил только от фонарика Зорана, и я не мог разглядеть лица. Но это мог быть только отец! Тут я уж не мог сдержать эмоций и бросился к нему. Хотя надо отдать должное Зорану: хватать и крутить руки мне он не стал.

Сказать, что отец был бледной тенью самого себя, будет… не преуменьшением даже. Внешность его настолько переменилась, что казалось, передо мной совершенно другой человек. Я хорошо помнил, когда видел отца в последний раз те долгие шесть лет назад. Это было в доме бабушки. Широкоплечий, коренастый, с могучими руками, он уминал бабушкин журек за столом. Увидев меня, поднял загорелое лицо c вихрями волос, прокричал на всю комнату: «Андрейка! Ну как там, Дарью помял наконец?!». На беду в кухню в тот момент зашла бабушка. Она так изумленно на меня посмотрела. Мне одновременно хотелось провалиться сквозь землю и дать бате в его радостную мину. Вместо этого, раскрасневшийся, я выбежал из комнаты. А на следующий день его похитили люди Лукаса.

Теперь я смотрел на отца и вместо полных красных щек видел темные провалы на натянутой бледной коже, вместо шутливого, с задорной искоркой, взгляда – мутные желтоватые глаза, не выражавшие ничего. Темная кофта и серые штаны – засаленная, грязная одежда – выглядели на нем несоразмерно огромными, хотя я знал, что этот размер для него раньше был мал! Едва я увидел все, что осталось от моего отца, я сам как-то ослабел. Вчерашний прилив сил пропал. До этого я представлял, как мы с отцом, подбадривая друг друга, сбегаем с горы, и храбро идем на встречу с Лукасом. Я представлял, как он – сильный, смелый, решительный – уж точно сможет спасти край от беды.

Но теперь, когда я увидел, в какой слабой физической форме он был, все эти надежды рухнули. Я даже не был уверен, переживет ли он спуск с горы – в том виде, как я его задумал. И пока я предавался всем этим гнетущим мыслям, отец открыл глаза.

– Андрейка… – прохрипел. – Давно тебя не видел.

Он тут же закашлялся. Слова, очевидно, давались ему с трудом. Но только я это услышал, во мне пробудилась надежда. Вчера его речь была бесцветной, монотонной – скорее всего, из-за наркотика. А в этих словах, сквозь слабость и хрипоту, я почувствовал залегшее в глубине родное тепло. Я безошибочно узнал тот полный радушия голос, с которым всегда говорил отец. Несмотря на физическую слабость, дух его все еще был силен.

– Давно, батя, давно, – пытаясь скрыть радостное возбуждение, ответил я.

Я схватил его ладонь. Она выглядела слабой и хилой, но отец крепко схватился за мою руку и стал подтягиваться со стула.

– Вставай, старик, – подбадривал я, рывком поднимая сухощавое тело.

– Это кто старик? – ответил он, оказавшись вровень со мной, – С бабами тебе фору дам.

– Ой, маме расскажу.

– Она… Алена приехала?!

Тон его голоса переменился – он спрашивал немного виновато, но с нескрываемой радостью. Конечно, он ведь не знал, что мама приехала в Нагору! И только я собрался ввести его в курс дела, как нас прервали. Руки завели за спину, щелкнули наручники, последовал слабый, но уверенный тычок в спину.

– Ничего личного, Андрей, – Зоран говорил все тем же холодным тоном.

То же самое он проделал с отцом. Затем велел идти к темному проходу с другой стороны зала. Сам пошел позади нас.

– Какой план? – одними губами спросил отец. То ли, чтобы нас не услышали, то ли от слабости.

– Долго объяснять, – шепотом ответил я, – Просто делай, как я скажу.

– Ты обо мне не думай, Андрейка, – сказал он. – Мне недолго осталось.

– Что за бздура32! – сказал я чуть громче чем нужно, – Ты знаешь, сколько я ждал…

Клик! – что-то щелкнуло за спиной. Я почувствовал крепкую хватку на плече, и в следующий момент после крутого разворота я очутился лицом к лицу с Зораном. В одной руке он держал фонарь, слепивший взгляд, в другой – «Вальтер». Дуло пистолета было направлено мне прямо в сердце. Я понял, что значил это щелчок.

– Я могу убить вас прямо сейчас, – просто сказал Зоран. Никакой эмоции.

Вот в таких ситуациях я всегда слышал Мило. Да если бы Мило был сейчас со мной, я бы просто скрутил Зорана на месте… А этот «Вальтер» вырвал из рук и вышиб ему мозги прямо на камень!

Нет-нет…