«Дневники моей прежней холостой жизни, выбрав из них то, что стоит того, я прошу уничтожить, — записал Толстой в своем завещании от 1895 года. — Дневники моей холостой жизни я прошу уничтожить не потому, что я хотел бы скрыть от людей свою дурную жизнь, — жизнь моя была обычная, дрянная, с мирской точки зрения, жизнь беспринципных молодых людей, — но потому, что эти дневники, в которых я записывал только то, что мучило меня сознанием греха, производят ложно-одностороннее впечатление и представляют… А впрочем, пускай остаются мои дневники как они есть. Из них видно, по крайней мере, то, что, несмотря на всю пошлость и дрянность моей молодости, я все-таки не был оставлен Богом и хоть под старость стал немного понимать и любить Его».

Перечитайте дневники Толстого — пусть не все, их много, но хотя бы те две последние книги из популярного двадцатидвухтомного собрания сочинений, содержащие выжимки из дневников. И сравните, как менялись с годами мысли и желания одного человека. Проследите, как из глубокой ямы эгоизма, сексуальной распущенности и невежества человек сумел подняться до такой интеллектуальной и нравственной высоты. Уверяю вас, вы испытаете не только интеллектуальное удовольствие, но и получите огромный заряд внутренней, духовной энергии.

Еще одно имя, чьи дневники произвели на меня сильное впечатление. Знакомьтесь: французский писатель Жюль Ренар. Если вы не читали его самое знаменитое произведение — повесть «Рыжик», то не беда. Я думаю, что все-таки главное произведение Ренара — его «Дневники». Признаюсь, когда я читал эту небольшую книгу, вобравшую в себя дневниковые записи за 23 года, меня не покидало странное чувство, дежавю, будто это я, а не Ренар когда-то все это придумал и написал — давно, в одной из прошлых своих жизней, когда меня звали Жюлем Ренаром. Вот выдержки из его «Дневников»:

«Литература — это такое занятие, при котором надо снова и снова доказывать, что у тебя есть талант, людям, лишенным каких-либо талантов».

«Каждое утро при пробуждении ты обязан говорить: «Я вижу, я слышу, я двигаюсь, я не страдаю! Спасибо! Жизньпрекрасна!»

«Каждый день в течение нескольких минут я бываю романтически настроен, но ни одна женщина не пользуется этим».

«Красавец мужчина; будь он при этом еще немым, он был бы само совершенство».

«Жизнь. Понимаю ее все меньше и меньше и люблю ее все больше и больше».

«К чему путешествовать? Природа, жизнь и история есть повсюду».

«Если твой друг хромает на правую ногу, начни хромать на левую, дабы ваша дружба пребывала в постоянном равновесии».

«Слезы на лице холодного человека — крупные капли дождя на каменной стене».

«Заметили ли вы, что, если женщине говорят, что она хорошенькая, она всегда верит, что это правда».

«Трудно даже представить себе, до какой степени этот господин, прогуливающийся в глубочайшей задумчивости, способен ни о чем не думать».

«Щемящее прекрасная луна. Ах, если бы с луны до нас доносилось хоть немного музыки!»

«Мы смотрим на дым, поднимающийся из трубы, с чувством умиления, так, словно там, у камелька, сидит молодая покинутая женщина и сжигает, перечитав в последний раз, любовные письма».

«Я страдаю, когда слышу прекрасный голос, поющий глупейшие слова».

«В моем памятнике выдолбите маленькую дырочку на макушке, чтобы птицы прилетали туда пить».

«Тучи, тучи, куда вы бежите? Здесь так хорошо!»

«Вся наша критика сводится к упреку ближнего за то, что он не обладает достоинствами, которые мы приписываем себе».

«Я хотел бы жить и умереть в мягком климате этой женщины».

«Я смеюсь вовсе не вашей остроте, а той, которую сейчас скажу сам».

«Ученый — это человек, который в чем-то почти уверен».

«Вы так грациозны, что я не могу себе представить вас, как других женщин, в постели: мне кажется, что вы спите на ветке».

«Человек, которому повезло, — это человек, который делал то, что другие только собирались делать».

«Лучший интервьюер тот, кто пишет, что у меня орлиный взгляд и грива, как у льва».

«Упорно скалывать лед, который образуется в мозгу. Всячески препятствовать обледенению».

«До чего был бы однообразен снег, если бы Господь Бог не сотворил ворон!»

«В деревне грустно. Как вдове, которая глядит в окно на осенний пейзаж».

«За нашу леность нас карают не только наши неудачи, но и удачи других».

«Я читаю все, что сам написал, как свой самый заклятый враг».

«Женщина, которая стольких любила, что, когда подходишь к ней слишком близко, слышно, как в ее ухе — этой нежной раковине — гудят отголоски любовных признаний».

«Умеренные — это те господа, которые умеренно пекутся об интересах ближнего».

«Помечтав в саду на скамейке, заснуть с глазами, полными звезд».

«Все мы какой-нибудь стороной да не удались».

«Мечта: мысль, которой нечем кормиться».

«Злость подтачивает. Берегитесь, не то хамы доведут нас до могилы».

«Когда человек докажет, что у него есть талант, ему еще остается доказать, что он умеет им пользоваться».

«Знаю лишь одну истину: труд — единственное счастье человека. Верю лишь в эту истину и все время ее забываю».

«О свекрови.

— Да, мама.

— Во-первых, я вам не мама, а во-вторых, я не нуждаюсь в ваших любезностях».

«Выпивать каждое утро по чашке солнца и съедать по колоску ржи».

«Судьба, нельзя ли без резкостей? Бери меня добром. Меня можно исправить даже самыми мягкими мерами. Я способен понимать твои полуупреки с полуслова. Не надо злиться, брось. Прибереги свои лучшие удары для тех, у кого голова покрепче моей».

«Птичка исчезает в зарослях, как ярко раскрашенная конфета в мохнатых устах бородача».

«Слышно, как возятся уже улегшиеся на ночлег гуси. Они болтают гортанными голосами. Приподнимают чуть-чуть крылья, чтобы уложить их поудобнее. Жмутся друг к другу, совсем как светские дамы, когда, шурша шелками, они окружают рассказчика, который обещал им интересную историю. А он, когда они уже увлечены сверх меры, имеет еще наглость пококетничать:

— Да уж стоит ли продолжать, сударыни?» «Маленький цветочек, которого никто никогда не видит и который на высокой скале в пучке травы ждет, чтобы кто-нибудь наклонился и вдохнул его аромат».

«Гроза: мы все счастливо избежали ее. Но нет, не все. Трех ласточек загнало ветром и дождем в каминную трубу. И вот они изжарились. Три ласточки, три живых существа, трижды я».

«Сегодня утром я прошел вдоль нашей колонны. Я отдавал честь офицерам, а потом все они отвечали на мое приветствие с каким-то презрением. Наконец я заметил, что две пуговицы у меня не застегнуты».