к берегу. Рисковать не стоило – на свете есть еще немало морей и океанов, куда я не нырял.

Ночью лагерь был поднят по тревоге. Невдалеке на взгорье горела тайга. Огонь был виден в городке добровольцев.

– Здесь наш дом, – сказал ребятам начальник мостопоезда. – Наш долг – беречь всё, что нас окружает. Надо идти и тушить тайгу. Кроме нас некому.

Отряд снялся с места и пошел с лопатами, топорами и ломами в руках навстречу огню.

Подоспели военные КрАЗы. Они двинулись, как таран, по мелколесью. Люди за ними. Когда приблизились к огню, рассыпались широким фронтом. К частью, огонь не полыхал, верхового жара ещё не было. Принялись рубить мелкий лес, создавать просеки, чтобы пожар не перекинулся дальше.

Огонь, наконец, увял.

Все пошли по домам.

Строительство мостов для БАМа продолжалось.

А мы уезжали домой. С магистрали, которую начали прокладывать еще до войны. Впрочем, в войне она поучаствовала тоже. Когда под Сталинградом было худо, на БАМе сняли рельсы и проложили из них так называемую рокадную дорогу. По ней в нашем тылу перебрасывали на нужное направление танки, пушки и бойцов. С помощью БАМа враг был разбит в городе на Волге.

На севере Байкала строительство магистрали только ещё разворачивалось, а я уже успел побывать на ее последним стыке. У порта Ванино. Там БАМ уже действовал и я как бы стал пассажиром-первопроходцем.

Теперь мой путь снова лежал в Ригу. К спокойной жизни.

* * *

Жизнь задыхается без цели.

Ф. Достоевский.

Увы, жизнь спокойной не получилась.

Моя младшая сестра Аня засобиралась за границу. Переполох в семье. Борису Григорьевичу жалко было отпускать дочь. И он, с другой стороны, не мог не беспокоиться, как к этому отнесутся в парткоме заводя ВЭФ, где он редактировал многотиражную газету.

Мама жила воспоминаниями о своей молодости. Говорила:

– Ты же пропадешь. Там капиталисты, тайная полиция. Ты будешь на них работать и жить бедно. А они богатеть. В тех странах очень много бедняков. Зачем тебе это надо?

Но дочь стояла на своём.

Мы пошли провожать ее на вокзал. Дело это было небезопасное. Тогда следили не только за теми, кто собирался "за бугор", но и их провожающими. Это считалось, если не преступлением, то уж точно враждебным проступком. В досье появлялась еще одна галочка.

Расставание было тяжким.

У вокзала в машине меня ждали мой друг с женой. Это был с их стороны смелый поступок. Очень смелый.

Помните того, который на всю жизнь зарёкся писать стихи? Так это был он.

Я захлопнул дверцу и разрыдался – тут было единственное место, где я мог отвести душу.

По правилам того времени я должен был рассказать о случившемся секретарю нашей партийной организации.

Тут же собрали партийное собрание, начали меня обсуждать. Хотя, если подумать, что обсуждать? Моя сестра – самостоятельной семейный человек. Я не мог ни разрешить и ни запретить ей что-либо делать. Или какие решения принимать.

Но таковы были тогда глубокомысленные правила.

Уж и не помню, кто о чём говорил, но надавали мне крепко. Как в старину старые большевики на комиссии по персональным делам кричали, что я пособник вражеским шпионам.

Даже промелькнула мысль, что из-за сестры меня надо исключить из партии и выгнать с работы. Но большинства не набрали и я отделался каким-то взысканием.

Но на этом дело не кончилось.

Ещё с комсомольских времён у меня сложились хорошие отношения с одним парнем. Он был секретарем горкома комсомола, а потом двинулся дальше.

Однажды мы поехали с ним на рыбалку на Чудское озеро. Эта забава делалась так. Егерь цеплял к своей лодке одну за другой посудины рыболовов и караван отплывал от берега на несколько километров – настолько велико это озеро. Когда приплывали на место, лодки расцеплялись, расходились в разные стороны и рыболовы принимались удить. Места были рыбные, клёв – отличный. Возвращаться домой не хотелось.

На этот раз мы стали цугом поздно вечером. Поплыли на базу.

Ветер развел чувствительную волну. Быстро потемнело. Караван двигался неторопливо. Вдали за камышами показались огоньки. Где-то там был берег.

И вдруг мы остановились. С лодки в лодку прокричали:

– Мотор сдох…

Ничего не оставалось делать. Только ждать.

Лодка вставала на волне чуть ли не вертикально. Мы цеплялись за неё – боялись оказаться за бортом. К сердцу подступал страх. Я прикидывал, хватит ли у меня сил доплыть до берега.

Человек, о котором я рассказываю, внешне был невозмутим. Он сказал:

– Не надо кукситься. Кто какой анекдот знает?

Начали рассказывать всякие истории. Болтающиеся на крутой волне лодки больше не пугали. Мысли о том, что можем утонуть, испарились.

А тут и караван тронулся. Мотор исправили. Он дотащил нас до базы. Мой товарищ сел за руль машины и мы поехали домой, как будто у водителя не было пережитого страха.

К тому времени, когда меня терзали за сестру, он уже работал первым секретарем райкома партии. И как раз в том районе, где находилась моя редакция.

Наш ретивый парторг, не удовлетворенный итогами собрания, побежал согласовывать в райком. Попал на приём к первому секретарю.

Тот выслушал, посмотрел протокол собрания, сказал:

– Оставьте его в покое. Я знаю Геймана больше, чем вы и ваши ораторы. Этот человек не заслуживает такого обращения. И пусть он спокойно работает.

Но парторгу этого было мало. Он пошёл в КГБ. К моему счастью, там ему сказали то же самое.

Вроде бы от меня отцепились.

В атмосфере носилась какая-то тревога. Всё длиннее становились очереди в магазинах, всё меньше еды.

Люди чаще выражали свое недовольство черт знает чем – то ли властью, то ли КГБшниками, которые всё туже закручивали гайки. То ли чиновниками, у которых пустяковой справки не допросишься.

Позвонил мой хороший знакомый. Генерал. Главный прокурор военного округа.

– Помоги, если можешь…

– Что случилось?

– Вода из крана течёт, не закрывается. Боюсь, соседей залью.

– А домоуправление?

– Звонил. Не идут…

Позвонил в домоуправление я. Пристыдил. А те:

– Нам только разорваться остаётся! Все звонят…

– Так там вода течет…

– У всех течет.

– Смотрите, дело ваше. Он самый главный прокурор. Пришлёт наряд, арестуют и уголовное дело откроют.

Позвонил генерал:

– Спасибо Илья. Пришли. Всё исправили…

…У памятника Свободы в Риге облил себя керосином и поджег студент университета. Он против чего-то протестовал. Мне сказали: очень способный математик. Слава богу, пламя сбили, спасли парня. Позволили ему уехать в Израиль.

Отшумело "самолетное дело" – группа добропорядочных людей купила билеты на один и тот же рейс. Планировали