сердце никуда. Я подошел к нему, обнял, поцеловал и долго говорил с ним о Волге, о его Волжской флотилии…

1 января 1944 года.

…Важное сообщение: нами снова взят Житомир!

2 января 1944 года.

В 11.30 утра проводил С.К.

В 12 часов, по радио. Наступление 1-го Украинского фронта развивается… Пленные немецкие офицеры показывают, что ноябрьский удар немецкой армии на Житомир был последней надеждой Гитлера удержать хотя бы часть Украины.

Брожу по лесу. Ветер, снега… Это ты, Россия!

Опять у старой русской реки Днепр, зимой, измотав противника, — ты бьешь его, и опять — «двадцать две немецкие дивизии», как год назад под Сталинградом, на Волге. То же число дивизий, те же роковые повторы, та же неспособность противника постичь душу, навык, приемы, хватку России…

3 января 1944 года.

Тихо… Молчит радио. Надо до вечера ждать газет. Наползает скука. Да еще начитался этой старины, тоски… Прочел Добролюбова «Темное царство», и стало еще тоскливее…

Новогодний приказ Гитлера… Опять решает вопрос: «Быть или не быть?» Неужели ему еще не ясно?

США дали СССР около 7000 самолетов, свыше 3500 танков…. Но это ведь капля в море!

Вечером, по радио. Взят Новоград-Волынский. Красная Армия вышла к старой западной государственной границе. Завтра — на Западную Украину! Меня особенно интересует южный фланг — направление на Винницу и Жмеринку.

…Несмотря на все сложности, СССР обходится пока без второго фронта и достигает крупнейших военных успехов.

4 января 1944 года.

Нами взята Белая Церковь.

В «Красном флоте» от 1 января 1944 года моя статья — финальный абзац о моменте мира не напечатали (?).

Некоторые итоги после чтений.

Русская литература XIX века хлестала, бичевала (прямо по глазам, по язвам) Россию, стремясь поднять ее. Гоголь восклицал: «Кто же крикнет России клич — вперед!»

Читаешь эту литературу — страшную до патологии и в то же время прекрасную — и думаешь затем о современной… Гигантский перелом, подъем сил постепенно пробуждали народный романтический стиль во всем: в газетных статьях, в речах, в живописи, в кино, в театре. Национальное самосознание не допускало обид, напоминаний об «обломовщине» и т. д. и т. п. После века мучительных исповедей, обличений, после галереи Онегиных, Печориных, Рудиных, после беспощадного объективизма Достоевского, Толстого и других литература стала искать что-то новое. Но жизнь сложна, новое и в жизни давалось не сразу, — сказывались противоречия… Долго жить на одной романтической волне — нельзя. Горький, например, постепенно уходил от романтизма.

…Мы станем через известный промежуток времени анализировать пройденные этапы, и мы (а может быть, следующие поколения писателей) придем к высокой реалистической литературе — бесстрашной, объективно-четкой, открывающей новые пласты, новые явления.

5 января 1944 года.

Задание от «Правды» — дать срочно статью о Финляндии…

Нами взято Погребище, — охватывающий маневр к Жмеринке — Виннице продолжается.

6 января 1944 года.

Слушаю сводку: после пятидневных ожесточенных боев взят Бердичев…

Объявлен список награжденных украинских партизан, — Ковпак уже дважды Герой Советского Союза.

Почти все отдыхающие офицеры отмечают крайнее упорство немцев, ошибочность предположений о том, что у немцев — разложение и развал… М. В. Фрунзе как раз и говорил, что не надо строить расчетов на разложении противника, а основывать их на силе своих ударов…

Из наблюдений в доме отдыха. Москвичи — балованные. Много спят, требуют жаркой топки печей и т. д. Командиры с флотов, привычные к корабельной службе, ищут воздуха, дела. Хотят развлечься… Здоровье у офицерского состава расшатано — раздражительность, нервы… На любые стуки все фронтовики-офицеры реагируют, прислушиваются, вздрагивают и т. д. Подводники глядят наверх (!) — рефлекс на глубинные бомбы. На сильный стук и у меня рефлекс, но подавленный: досадное ощущение — «опять обстрел». (Вспомнил, как С.К. в Москве испугалась салюта.) Стуки же тут своеобразные: все входящие энергично хлопают дверью, стучат сапогами, сбивая снег… Где-то рядом рубят, колют дрова и т. п. Флигелек, куда я перебрался из опротивевшего мне «палаццо», — легонький, и каждый шорох слышен.

После ужина — обычная болтовня… Мне это поднадоело. Ушел беседовать с В. Саранцевым — капитаном 3 ранга, катерником с Черного моря.

Его рассказ:

«…В Севастополе всякого было. Мы получили приказ драться до конца… Довели приказ до всех… Люди поняли, — ну, а как дрались, вы сами знаете… Немцы бомбили нещадно, «мессеры» охотились за отдельными людьми и машинами. Доставка в Севастополь была неимоверно трудная. Кое-как у Херсонеса к самодельному причалу подходили эсминцы. Катера перенесли много: до половины их — потеряно. Уже после сдачи города мы — еще до 9 июля — под огнем шарили по берегам (жуткий огонь был!) и подбирали своих. Сидят бойцы кучками, голодные, тело ножами режут — мочат рубахи в крови и размахивают ими, — знак подают: «Свои!» Да, были в Севастополе дела!