– Не знаю.

Они замолчали, раздумывая над собственными маленькими монологами. Спустя какое-то время Винсент спросил то, что вертелось у него на языке чуть ли не с его заточения на Перекрестке:

– Рут… зачем ты меня спасла? Почему ты так в меня вцепилась?

Его голос звучал пытливо, он действительно не понимал. Она болезненно нахмурилась и пожала плечами.

– Ты… был первым, что я увидела после смерти. Мне показалось, что тебя нельзя отпустить, иначе я совсем исчезну.

Встреча на Перекрестке двух душ, которые после бесплодных поисков бога вцепились от страха и отчаяния друг в друга – и так создали причину и следствие. Объяснили своим пересечением свое существование. Признание Рут снова подводило Винсента к уже открытой им однажды истине: судьбы творятся людьми, а не кем-то свыше. Это люди вкладывают в свои действия определенные смыслы, и те становятся заклинаниями необратимости.

Но встреча на Перекрестке стала для обоих полезной. Винсент являлся всем, чем не была она: человеком со своим видением, умеющим к тому же навязывать другим свою волю. Рут этой воли не имела и искала поводыря. Они были как слепец и его палка. Все в этом мире друг друга заслуживают и в хорошем, и в плохом смысле.

Их беседа прервалась из-за мощного удара в окно. Оба вскочили с дивана как ужаленные. По ту сторону стекла мелькнуло что-то длинное и членистоногое гниловато-белого цвета. Оно быстро скрылось из вида, оставив перед ними осколки стекла.

Из кухни понесся отборный мат Фидель. Саид нервно заворочался на кушетке и проснулся.

Сквозь разбитое окно дул ветер, занося мелкие капли дождя в комнату.

Фидель примчалась к ним с побелевшим лицом.

– Ты видела это? – спросил Винсент ее. – Что это было?

– Это была Оса! – закричала она. – Здесь, в этом мире!

Винсент знал о существовании Ос, но никогда их не видел. Значит, это и есть тот самый страшный хищник, скитающийся между мирами?

– Их не должно тут быть. – Он настороженно уставился на ведьму. – Я читал письмена. Они не могут проникнуть ни в один из миров. Если только Страж не сломался.

Слово «сломался» плохо подходило к сущности Стража, но как еще можно объяснить… это?

Фидель не отвечала, судорожно извлекая из сумки свой ритуальный нож. Она собиралась выйти на Перекресток и посмотреть своими глазами, что там творится и почему Оса оказалась в этом мире.

* * *

Мир размылся. Ее выбросило в одно мгновение порывом ветра. Ноги погрузились в тусклую золотую пыль, и глаза открылись сами.

На Перекрестке определенно творилось что-то странное. Ощущалось… больше движения. Вокруг всегда перемещались незримые существа, духи, тени, души… Но сейчас в воздухе будто бы копошился рой невидимых змей.

Девушка повернулась к Стражу и заорала:

– Как ты мог такое допустить?!

Но ее крик ударил в нее саму.

Ответом послужило молчание, и пустые глазницы смотрели сквозь нее. Она подошла к Стражу вплотную и ковырнула запястье снова, нацеживая крови ему в рот.

– Покажи мне, как это произошло. Ты же свидетель всему, – прошептала она.

Рука ощутила онемение – верный знак, что со Стражем все в порядке и он принимает ее подачку. Лицо Фидель приблизилось к вырезанным в камне глазницам, и в их тьме начали мелькать образы. Перед ней пронеслись следы правды.

Золотые фигуры миниатюрных существ…

Кларисса и ее слуга заключили сделку с… богами.

Не может быть. Они же ушли. Веками не говорили с человеком, даже со Старухой, Матерью и Девой… Теперь, получается, они сами вышли на связь с одной из них, да еще и с самой поганой из всей троицы.

Боги поручили ей что-то, и она выполняла, несмотря на предсмертное состояние, а тот парень ей помогал, но не по своей воле. Она держала его на цепях, которые становились видны, лишь когда они двое выходили на Перекресток. Он был при ней как натасканная собака.

Кларисса и ее слуга чередовались местами. Боги передавали им что-то и отдавали указания. События в глазах Стража убыстрялись, подводя Фидель к последнему ритуалу…

Слуга Клариссы оставил на Перекрестке банку с кровью, и появилась толпа медиумов в трансе. Они даже не понимали, что с ними. На кровь же пришли Осы. Рты медиумов покорно открывались, позволяя хищникам просунуть в них свои хоботы. Так начался выход Ос в мир людей. Все было выверено. Сложный черный ритуал, и вряд ли его возможно осуществить в одиночку. Боги помогли скоординировать каждую часть обряда.

Люди исчезали с Перекрестка так же, как и появлялись, но Фидель, даже не видя их, знала, что с ними произошло. Когда Оса вылезала, носитель умирал.

Видения угасли. Страж отпустил руку Фидель, и она шагнула назад, в мир людей…

* * *

Перед Винсентом, Саидом и Рут была несколько иная картина. Девушка провалилась в глубокий транс, утеряв привычную подвижность черт. Ее запястье посинело, словно что-то сдавило его со страшной силой.

Возвращение было внезапным. Фидель резко поднялась, а глаза вернули осмысленное выражение. Винсент очень хорошо понимал, что с ней происходит. В теории он знал абсолютно все о выходах на Перекресток, разве что сам не мог этого делать. Ее пальцы расслабленно разжались, и нож, тускло звякнув, упал на пол.

– Это кара божья, – разомкнулись губы ведьмы.

– Что со Стражем? – нетерпеливо спросил Винсент.

– С ним все в порядке. – И она даже выдавила нелепую усмешку. – Он вообще ни при чем. Это боги сделали. Старуха дала им кровь медиумов, и они превратили ее в портал, через который запустили сюда Ос. Нам конец. Это судьба.

Ей было даже весело, потому что выхода из этой ситуации не было. Внутренним зрением она уже охватила масштаб того, что должно произойти в будущем.

Осы сделают себе гнездо и размножатся. Через полсотни медиумов проникнет достаточное количество, чтобы устроить себе здесь дом родной. Людей просто выжрут со всем их техническим прогрессом и амбициями, чтобы человек больше никогда, никогда не осмелился перечить богам.

«Златоглазые, мне так жаль, что мы вас достали. Вам пришлось судить и наказывать, хотя вы никогда не хотели делать этого. Вы старались быть милосерднее нас. Это мы вам шанса не дали…»

* * *

Аэропорт Штутгарта выглядел живо и буднично. Люди прилетали и улетали, служащие деловито сновали туда-сюда, а из динамиков лились бесконечные объявления.

Данила забился в ближайший лаунж, взял себе кофе по неприличной цене и думал. Впору было запить. Ворот куртки был высоко поднят, а спина согнулась в жалкую дугу. Напряжение не проходило. Непроизвольно ему хотелось съежиться еще сильнее, чтобы спрятать себя от страха.

В памяти как на заевшей перемотке прокручивалась одна и та же картина: бородач смотрит в небо, выплевывает из себя белый ослизлый жгут, который надувается и разносится на части. И является оно. После того, что Данила повидал в тюрьме, он должен был воспринять увиденное спокойнее. Но это все равно было ужасно. Даже ужаснее того, что он сам – убийца.