Мерри бродила по исполинскому павильону, мимо половинок офисов, гостиных, спален, мимо автостоянок, мимо портового дока, мимо только что возведенного куска ипподрома и подошла к «шоссе», на котором был установлен автомобиль. Автомобиль был рассечен пополам, так что оператор мог маневрировать камерой и выбрать нужный ракурс для съемки внутри салона. Спереди и сзади у машины стояли наготове два рабочих — они будут раскачивать машину, чтобы создать иллюзию движения по шоссе. На экране позади автомобиля — сейчас там была пустота — из кинопроектора, синхронизированного с главной камерой, будет дано изображение автострады.

Осветители занимались установкой света. Мерри сидела в шезлонге. Клайнсингер разговаривал с оператором и время от времени приникал к видоискателю кинокамеры.

— Как дела, малышка?

Она подняла глаза. Это был Хью Гарднер, ее партнер или, говоря точнее, кинозвезда. На съемочной площадке Гарднер вел себя с нею как заботливый дядюшка, но без самодовольной фамильярности. Ему это удавалось без труда, ибо он был одним из чудес Голливуда. Она знала, что Гарднер на четыре года старше ее отца, но все еще с блеском играл романтических героев. Лучики морщин вокруг его глаз лишь усиливали их горящий взгляд. Запавшие щеки лишь подчеркивали решительное выражение его костистого лица, которое на экране выглядело все еще молодо и привлекательно. Он соединял в себе легкомысленную ребячливость и утонченность зрелости. А возможно, ничего такого в нем не было, и он просто таким казался или таким его представляли кинозрители всего мира, приученные воспринимать его именно так, а не иначе. Ведь за тридцать пять лет они привыкли видеть в нем пылкого и романтичного героя-любовника, и всегда обнаруживали в каждой его новой роли то, что и ожидали увидеть. А. взамен осыпали его десятками миллионов долларов. Даже если бы он не успел сделать очень выгодные капиталовложения в Калифорнии в тридцатые и сороковые годы, одни его гонорары за съемки сделали бы его невероятно богатым человеком. Он и сейчас был одним из богатейших голливудских актеров.

Он ограничивался съемками в одном фильме в году, и с помощью этой единственной картины доказывал себе, что еще что-то может. Нет, не так. Наверное, он делал это ради денег. Чтобы платить налоги.

— Привет! — сказала она.

— Волнуешься? — спросил он.

— Немножко.

— Ну и отлично. Это будет заметно на экране.

— Свет! Свет режет глаза! — закричал Клайнсингер. — Или прикажете терпеть?! — он орал, что с ним иногда бывало, указывая на отблеск юпитера на крыше автомобиля.

— Свет установлен, — объяснил оператор, — для тех эпизодов, которые вы будете снимать с фильтром.

— Но тогда ни черта не будет видно! За этими облаками не уследишь: то они есть, то их нет.

— Все равно вам придется выбирать: либо вы снимаете с фильтром, либо без.

— Ладно, тогда дадим меньше яркости. Вдвое меньше!

Один из осветителей полез по лестнице, чтобы экраном прикрыть юпитер, который слепил стоящих внизу.

— Извините, что заставил вас ждать, — сказал Клайнсингер, оборачиваясь к Гарднеру и Мерри. — Но… Вы готовы? Пожалуйста, займите свои места.

Они пошли к автомобилю, но Клайнсингер остановил Мерри и сказал:

— Чуть не забыл. Позвольте вам представить Джослин Стронг, которая будет присутствовать на съемках. Она пишет статью для… «Палса»? Так?

— Да, верно, — сказала Джослин. — Здравствуйте, мисс Хаусмен.

— Здравствуйте.

— Мисс Стронг, верно, думает, что я старый похабник, — сказал Клайнсингер, — потому что я потакаю развращенным европейским вкусам. Разумеется, я старый похабник, но потому, что я потакаю американским пуританам.

— А вы что думаете, мисс Хаусмен? — спросила Джослин.

— Я согласна с мистером Клайнсингером, — ответила Мерри. — Он же режиссер.

— Видите? — просиял Клайнсингер. — Вам с ней придется несладко. В отличие от ваших многочисленных жертв, эта девушка — с мозгами. Но у вас будет еще время для беседы. Идет?

— Хорошо! — сказала Джослин.

Клайнсингер склонил голову и широким жестом указал Мерри на заднее сидение.

Свет юпитеров был столь ярким, что Мерри почти поверила в то, что находится в настоящем автомобиле. Краем глаза она видела слепящий свет справа, где звукооператор, ассистентка режиссера, электрики, рабочие и еще несколько человек сгрудились вокруг главного оператора и режиссера, сидящих за камерой и направляющих на нес циклопический механический глаз — суррогат тех миллионов зрительских глаз, которые когда-то будут все это лицезреть.

Но она их не видела. И когда звукооператор включил магнитофонную запись урчания автомобиля, а рабочие стали медленно раскачивать автомобиль, имитируя езду по шоссе, все это показалось ей почти реальным.

Ассистент режиссера Фуллер крикнул:

— Тишина! Пожалуйста, тихо! Тишина на площадке! Мотор!

Ассистент оператора поставил перед объективом камеры рамку:

— Сцена 174-С. Дубль первый.

— Начали! — скомандовал Клайнсингер.

Гарднер стал делать вид, что ведет машину, поворачивая руль слегка то влево, то вправо, в такт покачиванию автомобиля, и поглядывая в зеркало заднего вида, а потом вдруг уставился в него и сказал:

— Это Роджерс там, сзади!

— Не может быть! Как же так?

— Сам не знаю. Посмотри!

Она обернулась, сделала удивленное лицо и произнесла очередную строчку:

— Что-то не разберу. По-моему, это он, но я не уверена.

— Черт побери! — сказал Гарднер.

Началась погоня. Он еще несколько минут «вел машину», вцепившись в баранку и время от времени глядя в зеркальце, а потом она сообщила Гарднеру, что ей надо переодеться. Он сказал ей: «Давай!» — но предупредил, чтобы во время переодевания она не спускала глаз с детектива. Она стала снимать свитер. Ее голова застряла в горловине, и она на несколько секунд опоздала…

— Стоп! — заорал Клайнсингер. — Еще раз, пожалуйста.

Начали все заново. Во второй раз она сумела быстро просунуть голову сквозь горловину, но теперь вышла заминка с брюками.

— Стоп, — сказал Клайнсингер. — Я знаю, что вам неудобно. Вы и должны показать, как вам неудобно. Но не надо переусердствовать. Надо знать меру. Попробуйте чуть согнуть колени.

Она пообещала последовать его совету.

В третий раз она вовремя сняла свитер и брюки, но взяла не ту интонацию.

— Стоп. Такое ощущение, что вы радуетесь, что он вас настигает. А вы должны изобразить тревогу, испуг. Вам будет очень грустно, когда он разобьется, но не надо предвосхищать события.

— Эпизод 174-С. Дубль четвертый.

— Поехали! Начали!