Казанова литературно ценился очень мало, а тогда почтиничего — неизвестный провалившийся автор. Вольтер был неоспоримый кумир ипатриарх европейской литературы, «единственный». К нему устраивалипаломничество, и Казанова приехал тоже.

Вольтер принял его не как блестящего «человека моды», но каккурьез, который смешон. Казанова быстро понял, чем можно завоевать расположениевеликого человека, но понял и цену этого! Он оскорбился тщеславиемтщеславнейшего, в то время как Вольтер умудрился сделать из своего обожателяпожизненного врага, правда такого, которого он мог игнорировать.

Эдуард Мейналь, написавший основательное исследование этогоразговора, сомневается, что о визите Казановы было сообщено заранее, но считаетразговор подлинным, с обычным расхождением некоторых деталей и тем с точнымтекстом Казановы. Но сцена описана точно, ее историческое значение, еедокументальность неоспоримы.

Казанова говорит, что провел часть ночи и весь следующийдень после разговора с Вольтером, записывая его, получился целый том, изкоторого теперь он делает только выдержки.

21 августа 1760 года Казанова был представлен точно, когдаВольтер шел на обед. В своем доме он допускал лишь собственный культ. Толпылюбопытных путешественников и иностранцев приносили жертвы его европейскойславе. Казанова не был обычным гостем. За пять лет до того побег из-подвенецианских Свинцовых Крыш сделал его известным. Некоторые салоны спорилииз-за него. Министр Бернис, герцог де Шуазель, курфюрст Клеменс Август просилирассказать о побеге. Он был равен в славе Мильсу. Он был одним из первыхглобтроттеров, бродяг по миру. У него была также специфическая бойкая славапрожигателя жизни и игрока. Естественно его репутация тем лучше, чем меньше егознали. Со временем больше изнашивалась добрая, чем дурная слава.

Казанова повел себя у Вольтера с большими претензиями. Тудапришел великий Казанова, шевалье де Сенгальт, знаменитый соблазнитель девушек имужчин, который грацией своего дерзкого духа уже заслужил классическуюрепутацию. С первого же мига разговор пошел для него плохо. Как многие остряки,он не переносил острот в свой адрес. Этому способствовали вероятно горечь,плохое настроение и резкий тон, которые против всех своих привычек он встретилв доме Вольтера.

Вольтер встретил его посреди целого двора, что былопрекрасным спектаклем, но пришлось не по вкусу Казанове, который более блистал вприватном диалоге, чем на большой сцене. Роль звезды Казанова всегда хотел длясебя. У него сразу ухудшилось настроение, когда Вольтер испортил ему его первыйкомплимент. Грация комплиментов была испытанным средством соблазнения уКазановы.

Это прекраснейшее мгновение моей жизни, господин Вольтер,сказал Казанова. С двадцати лет я Ваш ученик. Мое сердце полно радости отсчастья видеть моего учителя.

Мой господин, почитайте меня еще двадцать лет и обещайте поистечении этого срока принести гонорар. Охотно, сказал Казанова, если Выобещаете меня подождать.

Я даю Вам слово, сказал Вольтер, и охотнее расстанусь сжизнью, чем нарушу его. В течение всего следующего разговора у Казановы былатолько одна мысль, не показать слабость перед остротами противника. Он постоянностоял в защите. Он был столь оскорблен, что не хотел повторять визита. Толькопод давлением Вольтера он согласился три дня обедать с Вольтером один на один.Вольтер также стал более дружественным, демонстрировал настоящий интерес, нодержался фамильярно.

Пять дней один за другим авантюрист приходил в «Delices»возле Лозанны и имел пять долгих разговоров с Вольтером, которому было тогдашестьдесят шесть лет, на тридцать лет старше Казановы. В письме к Дюкло,безнравственному романисту, большому моралисту и постоянному секретарюФранцузской Академии, которому Вольтер рекомендовал кандидатуру Дидро, Вольтертогда писал: «Я слегка прибаливаю».

Более всего может поразить, что Вольтер выглядит много болеелюбопытным к Казанове, чем Казанова к Вольтеру. Вольтер, блестящий журналист,пытался выжать из Казановы все интересное. Казанова хотел только блистать инаблюдать. Со времени знаменитого побега из-под Свинцовых Крыш Казанова привыквсюду возбуждать любопытство. Ему нравилось быть в роли героя дня.

Разговор состоит в основном из вопросов и ответов. Так же иГете, великий журналист от природы, имел привычку задавать равнодушныминостранцам, привлеченным его славой, вопросы из их рода деятельности, чтобычто-нибудь иметь и от них.

Вольтер сказал, что, как венецианец, Казанова должен знатьграфа Альгаротти. — Большинство венецианцев его не знают, возразилКазанова. — Тогда, как литератор, сказал Вольтер. — Он знал его семьлет назад в Падуе как почитателя Вольтера, сказал Казанова. — Вольтер,который тогда работал над «Петром Великим», попросил Казанову, чтобы тот,будучи в Падуе, призвал Альгаротти послать ему свои «Письма о России», иосведомился о стиле Альгаротти. — Отвратительный, воскликнул Казанова,полный галлицизмов.

Так комично, что Казанова пишет мемуары на французском,полном латинизмами и итальянизмами. Аббат Лаццарини сказал ему, что из-зачистого стиля он предпочитает Тита Ливия Саллюстию. — Это автор трагедии«Улисс великий?», спросил Вольтер. Казанова тогда должно быть был очень молод.(Когда Лаццарини умер, Казанове было девять лет и он учился писать). Вольтерхотел бы знать его лучше, но узнал Конти, друга Ньютона и сочинителя четырехримских трагедий. Казанова тоже знал и ценил Конти. Ему кажется, что онпознакомился с ним только вчера, хотя он был весьма молод, когда узнал Конти.Даже перед Вольтером его не смущала эта неопределенность в возрасте. Он судовольствием стал бы самым молодым из всего человечества.

Тогда Вы были бы счастливее, чем самый старый старик,ответил Вольтер и перешел в атаку после второй тактической ошибки Казановы,который хвастался своей молодостью перед стариком, а до этого хулил другаВольтера Альгаротти. Может ли он спросить, к какому жанру литературы относитсебя господин де Сенгальт?

Так как Вольтер уже показал себя знатоком новейшейитальянской литературы, этот вопрос означает: кто вы, аноним?

Казанова не хотел ссылаться на свою пьесу в Париже, своюоперу в Дрездене, свои стихи в «Меркюр де Франс» и т.д. Он играл благородногодилетанта. Читая и путешествуя, он для своего удовольствия изучаетлюдей. — Превосходно, замечает Вольтер, только эта книга слишком велика.Путь по истории легче.

Да, если бы она не лгала, возражает Казанова ударом на ударгосподина де Вольтера, который горд быть историком. Моим путеводителем являетсяГораций, которого я наизусть знаю. — Он любит поэзию? — Это егострасть. — Тогда Вольтер, враг сонета, расставляет ему западню. — Вынаписали много сонетов? — Две-три тысячи, хвалится Казанова, из которыхдесять-двенадцать я особенно ценю. — Вольтер сухо замечает, что в Италиисонетное помешательство. — Склонность придавать мысли гармоническоевыражение, возражает Казанова. — Прокрустово ложе, поэтому так малохороших сонетов, а на французском ни одного, на что Казанова отвечает, что бонмопринадлежит к эпиграммам.