— Ах, отец! — сказала она простодушно. — Я получила письмо… очень странное… без подписи. Какой-то человек просит меня встретиться с ним сегодня в полдень на дороге в Бедмут или вечером у мистера Фарфрэ. Он пишет, что уже приезжал однажды, чтобы встретиться со мной, но с ним сыграли шутку, и ему не удалось увидеть меня. Я ничего не понимаю; но, между нами, мне кажется, что ключ к этой тайне в руках у Дональда: возможно, это приехал какой-то его родственник, который хочет познакомиться со мной, чтобы высказать свое мнение о его выборе. Мне не хотелось встречаться с ним, не повидав вас. Пойти мне?

Хенчард ответил глухим голосом:

— Да. Иди.

Появление Нъюсона окончательно решило вопрос, оставаться ему в Кэстербридже или нет. Хенчард был не такой человек, чтобы дожидаться неизбежного приговора, когда речь шла о том, что он принимал так близко к сердцу. Давно привыкнув переносить страдания молча, в гордом одиночестве, он решил сделать вид, что все это ему нипочем, но немедленно принять меры.

Он поразил девушку, в которой была вся его жизнь, сказав ей таким тоном, словно уже разлюбил ее:

— Я собираюсь расстаться с Кэстербриджем, Элизабет-Джейн.

— Расстаться с Кэстербриджем! — воскликнула она. — Значит, расстаться… со мной?

— Да. Ведь с лавкой ты одна справишься не хуже, чем мы справлялись вдвоем; а мне не нужны ни лавки, ни улицы, ни люди… лучше мне уехать в деревню одному, скрыться от людей и идти своим путем, а тебе предоставить идти своим.

Она опустила глаза и тихо заплакала. Разумеется, она подумала, что к этому решению он пришел из-за ее любви к Дональду, предвидя, во что, вероятно, выльется эта любовь. Однако она доказала свою преданность Фарфрэ, овладев собой и высказавшись откровенно.

— Мне грустно, что вы так решили, — проговорила она с трудом. — Я, вероятно… возможно… скоро выйду замуж за мистера Фарфрэ, но я не знала, что вы этого не одобряете!

— Я одобряю все, чего тебе хочется, Иззи, — сказал Хенчард хрипло. — Да если б и не одобрял, не все ли равно? Я хочу уйти. Мое присутствие может осложнить твое положение в будущем; словом, лучше всего мне уйти.

Как она ни старалась, движимая привязанностью к Хенчарду, убедить его отказаться от принятого решения, это ей не удалось, — не могла же она убедить его в том, чего сама еще не знала: что она сможет заставить себя не презирать его, обнаружив, что он ей всего только отчим, и заставить себя не возненавидеть его, узнав, каким путем он сумел скрыть от нее правду. А он был уверен, что она и не станет себя заставлять. и не было пока таких слов или фактов, которыми можно было разуверить его.

— В таком случае, — сказала она наконец, — вы не сможете быть на моей свадьбе, а это нехорошо.

— Я не хочу на ней быть… не хочу! — воскликнул он и добавил уже мягче: — А ты все-таки иногда вспоминай обо мне, когда будешь жить новой жизнью… вспомнишь, Иззи?.. Вспоминай обо мне, когда будешь женой самого богатого, самого видного человека в городе, и пусть мои грехи, когда ты узнаешь их все, не заставят тебя забыть, что, хоть я полюбил поздно, зато полюбил сильно.

— Все это из-за Дональда! — промолвила она, всхлипывая.

— Я не запрещаю тебе выходить за него замуж, — сказал Хенчард. — Обещай только не забыть меня совсем, когда…

Он хотел сказать: когда придет Ньюсон.

Волнуясь, она машинально обещала это, и в тот же вечер, в сумерки, Хенчард ушел из города, процветанию которого он содействовал столько лет. Днем он купил новую корзинку для инструментов, вычистил свой старый нож для обрезки сена и завертку для стягивания веревок, надел новые гетры, наколенники и вельветовые штаны, — словом, опять облачился в рабочее платье своей юности, навсегда отказавшись от дорогого, но поношенного костюма и порыжевшего цилиндра, которые со времени его падения отличали его на кэстербриджских улицах как человека, видавшего лучшие дни.

Он ушел незаметно, один, и никто из многих его знакомых не подозревал об его уходе. Элизабет-Джейн проводила его до второго моста на большой дороге, — еще не настал час ее свидания с неизвестным гостем у Фарфрэ, — простилась с ним, непритворно горюя и недоумевая, и задержала его на несколько минут, перед тем как отпустить. Но вот они расстались, и она стояла и смотрела ему вслед, в то время как он, постепенно уменьшаясь у нее на глазах, уходил в даль, по болоту, и желтая соломенная корзинка у него на спине поднималась и опускалась при каждом его шаге, а складки на штанах под коленями то разглаживались, то снова набегали, — смотрела, пока он не скрылся из виду. Элизабет-Джейн не знала, что в эту минуту Хенчард выглядел почти так же, как в тот день, когда он впервые пришел в Кэстербридж около четверти века назад, если не считать того, что многие пережитые им годы ослабили упругость его походки, а безнадежность сгорбила его плечи. отягощенные ношей.

Так он дошел до первого каменного верстового столба, врытого в придорожную насыпь на полпути вверх по крутому холму. Поставив корзинку на камень, он оперся о нее локтями и судорожно дернулся: эта конвульсия была страшнее, чем рыдание, — жестокая, без слез.

— Если бы только она была со мной… со мной! — проговорил он. — Я бы не побоялся никакой, даже самой тяжелой, работы. Но — не судьба. Я, Каин, ухожу один, и поделом мне — отщепенцу, бродяге. Но кара моя не больше того, что я в силах вынести!

Он сурово подавил в себе скорбь, вскинул на плечи корзинку и пошел дальше. Между тем Элизабет, вздохнув о нем, снова обрела утраченное было душевное равновесие и пошла обратно в Кэстербридж. Не успела она дойти до первого дома на краю города, как встретила Дональда Фарфрэ. Очевидно, они сегодня встретились не в первый раз — они просто взялись за руки, и Фарфрэ спросил с тревогой:

— Значит, он ушел… а ты сказала ему?.. Не о нас, а… о том, другом?

— Он ушел, и я сообщила ему все, что знала о твоем знакомом. Дональд, кто он такой?

— Ну, ну, милочка, скоро узнаешь. И мистер Хенчард услышит о нем, если не уйдет далеко.

— Он уйдет далеко… он решил скрыться совсем, чтобы никто ничего не знал о нем!

Она шла рядом со своим возлюбленным и, дойдя до городского колодца, не пошла домой, а вместе с Фарфрэ свернула на Зерновую, улицу. У дома Фарфрэ они остановились и вошли.

Фарфрэ распахнул дверь гостиной на первом этаже и сказал:

— Вот он; ждет тебя.

Элизабет вошла. В кресле сидел широколицый жизнерадостный человек, который приходил к Хенчарду в одно памятное утро больше года назад, а потом на глазах у него сел в почтовую карету и уехал спустя полчаса после приезда. Это был Ричард Ньюсон. Вряд ли стоит описывать встречу Элизабет-Джейн с ее легкомысленным отцом, которого она уже несколько лет считала умершим. Это была волнующая встреча, и не только потому, что Элизабет узнала теперь, кто ее отец. Уход Хенчарда быстро получил объяснение. Когда девушка узнала правду, ей было не так трудно снова поверить в свое кровное родство с Ньюсоном, как и следовало ожидать, ибо поведение Хенчарда подтверждало эту правду. Кроме того, Элизабет выросла, окруженная отцовской заботой Ньюсона, и, если бы даже Хенчард был ее родным отцом, этот, воспитавший ее отец, пожалуй, затмил бы Хенчарда в ее сердце, когда немного сгладилось бы впечатление от прощания с ним.