— НЕТ!

Подавленная часть, бывшая Шредером, захотела ответить, но ничего не могла поделать. В следующее мановение он будет делить эту оболочку с сознанием, сумасшедшего.

Но Психомех — “исправляющий”, совершенный Психомех, Великий Психомех, каким его задумал Отто Криппнер, Психомех Другого Мира — уже действовал. Уже гнал волну...

* * *

Гаррисон-Шредер пробудился. Он знал, кто он, где он и что он. И он знал, что Адам Шенк был прав.

— Свет, — произнес он слово из гороскопа Шенка. — Пусть будет свет!

Он открыл глаза, уже не налитые кровью, но однородно золотые. И он мог видеть. Он видел более ясно, чем другие люди или любые существа до него. Он увидел ремни, которые его держали, и распустил их. Он распустил привязи, соединявшие его с Психомехом. Он парил, свободный от ложа Психомеха, его тело поворачивалось на девяносто градусов, пока ноги не коснулись пола.

Он поплыл к двери, и она открылась для него. Он поплыл по коридору, через площадку, и остановился у спальни Вятта.

И его гнев засветился в нем, и сила его гнева уподобилась землетрясению. И он был славен в своем гневе. И в нем была Великая Сила...

* * *

Вятт кончил один раз, два раза; Терри тоже. Вдруг вокруг любовников весь дом начал трястись и громыхать, и просачивавшийся извне под дверь спальни калейдоскоп цветов сплетался на ковре в причудливые узоры. Все еще прижимаясь друг к Другу, они замерли в одной из самых старых поз страсти. Тело Терри было сверху и поднималось у липа и рта Вятта, и тот пробовал на вкус пот, соль и плоды собственной похоти. Даже несмотря на то, что ее рот был заполнен им, она, увидев из-под двери свет, разгоравшийся все ярче, до пламени, начала булькающе кричать.

Он вошел снова в ее раскрытый рот, — вошел, вошел, вошел бесконечно, невозможно опустошая себя, разрушая себя. И...

Дверь спальни упала внутрь, разлетаясь на куски, раскалываясь на тысячу летящих осколков и щепок.

Гаррисон-Шредер стоял в расколотом дверном проходе, золотоглазый, ужасный и полный гнева. Он мог бы уничтожить их мгновенно, но что-то заставило его отступить. Вместо этого, он замедлил их, как он сделал это в своем сне, они сползли с кровати, чтобы сжаться у подножья серой стены.

Никому во всем огромном мире он не мог доверять. Только Кениху. Да, Кениху, — и еще...

* * *

В Шлос Зонигене фигура, закутанная в голубую, не по размеру, парку с эмблемой гаечных ключей, какие бывают у механиков, шла вперевалку, как пингвин, вниз по сводчатому, освещенному неоном ледяному коридору, глубоко в сердце кладбищенски затихшего ледника. Его дыхание клубилось в воздухе мириадами миниатюрных снежных хлопьев, которые присоединяли свой блеск к блеску морозного пола.

Добравшись до цели — застрявшего на рельсах электрического вагончика, окаймленного белым поверх черно-золотого, — механик открыл крышку отделения, где помещался аккумулятор, и осмотрел связку из шести аккумуляторных батарей. Все было так, как он и предполагал: какой-то неумеха-водитель не проверил и не поменял батареи. Все шесть мертвы, как динозавры. Им не хватило бы силы привести в движение даже игрушечный поезд. Ему придется спустить отсюда этот вагончик и поменять батареи. Или он сможет притащить вагончик назад в депо и сделать это там. Господи! Паршиво было уже то, что он пребывал здесь, в этом проклятом Богом морге, не хватало еще и работать здесь!

Его мысль была как какое-то демоническое вливание, или такой показалась ему. С пневматическим шипением и хрустом льда криоконтейнер в ближайшей нише вдруг соскользнул со своего ложа и встал вертикально. Треть тонны металла и смерти, замороженной внутри, какая-то сила удерживала в тусклом воздухе в нескольких дюймах над полом ледяного коридора.

— Господи! — тяжело задышал механик. — Прости мне мое богохульство...

Он опрокинулся и, упав на спину, заскользил по капоту заброшенной тележки. Криоконтейнер раскололся по швам, две половинки упали на пол в облаке криопара и ледяных кристаллов. Глаза механика выкатились, и чувства на время отказались служить ему. Без сознания он свалился на пол, так что пропустил то, что произошло дальше, — для состояния его психического здоровья, это, возможно, было и хорошо.

Около двух секунд черная глыба замороженного содержимого оставалась в вертикальном положении, удерживаемая над полом и испускающая шипение криоиспарений. Затем, снова приняв горизонтальное положение, застывшая мумия вперед головой пустилась в поисках выхода вниз по туннелю.

На половине пути на долину выходил балкон, примостившийся высоко в горах, откуда вагончик канатной дороги спускался к деревне с заснеженными домиками, над трубами которых поднимались дымки. Толстое тройное стекло в окне, взрываясь, разлетелось, когда замороженный труп Вики Малер ударился в него. Набирая скорость и поднимаясь вверх, он отклонился на запад и мгновенно исчез за дальними горными пиками...

* * *

И еще раз Вилли Кених стал свидетелем невозможного явления, и еще раз он почувствовал благоговение перед фантастическими силами своего молодого хозяина, которыми тот теперь обладал. Чьих рук делом, как не Ричарда Гаррисона, был этот почерневший, омертвевший, истлевший метеорит, который выстрелил из неба, чтобы беззвучно вонзиться, как копье, в серый купол, накрывавший дом Вятта, и пройти сквозь него, не оставляя за собой даже отверстия, показывающего место прохода?

Внутри золотоглазый Гаррисон-Шредер остановил дымящийся труп в центре спальни, задержав его на дюйм над покрытым осколками дерева и стекла полом. Медленно он опустил мумию, пока ее ноги не коснулись ковра и...

— Стань такой, какой ты была перед смертью, — приказал он, его рука была вытянута, словно в ней была волшебная палочка.

Мумия-фигура засверкала, испуская узкие многоцветные лучи света, на одну секунду стала раскаленно белой и затем превратилась в Вики Малер, — какой она была перед смертью!

Вики Малер, маленькую и разрушенную. Истощенную, кричащую Вики Малер. Вики в агонии. Вики, полную живого рака, убивающего ее!

Гаррисон-Шредер сразу же увидел свою ошибку. — Убирайся из нее! — приказал он, указывая пальцем. Она грудой рухнула на пол, зримо становясь меньше, ее конечности извивались, когда прокаженная серая масса пенящихся искрообразных клеток вышла из ее тела. Она лежала в луже вздымающейся, живой раковой ткани. И когда ее крик стал тише, золотой взгляд Гаррисона-Шредера упал на обнаженные, съежившиеся, медленно двигавшиеся фигурки Терри и Вятта, и та часть, что была Шредером, поняла, что надо делать.

И снова палец указывает, и раздается бесстрастный голос, теперь скорее Шредера, чем Гаррисона.

— Ваша жизненная сила, ваша энергия — в нее!

Они сжались, сморщились, казалось, постарели за секунду, — и за ту же секунду Вики расправилась, окрепла, расцвела, стала розовой и здоровой, лежа посреди живого перекатывающегося болезнетворного слизняка.